«…Процент вероятности вашего предпочтения столь мал, что трудно поверить», — прозвучал вполне вменяемый вопрос. Я даже приподнялась над столом на локте.
«Верно. Поэтому я считаю, что мне повезло, и надеюсь, Донна примет мои извинения».
— Хрен тебе, — процедила я.
— Донна, — тихо стукнули в двери, и внутрь прошлась секретарь Лавера, — еще три приглашения на интервью.
Всем видом она выразила пренебрежение. А это только секретарь босса. Что же там за окном творится? Отец обрывал трубку уже два часа, но я не могла с ним говорить. Мама написала только сообщение, что примчится по любому звонку. Лучше бы, наверное, она тоже злилась. Вилма бросилась коротким «Наберу позже». Со всех сторон, будто камни, в меня летело чужое мнение, до которого мне обычно не было дела.
Но раньше я не оставалась один на один против всего мира.
Плевать. Я все равно выскажу все, что думаю, об этом их высокомерии и дискриминации! Может, Харт лишний раз задумается, что не стоит со мной связываться — проблем не оберется.
С прямой спиной и поднятой головой я прошла в кафетерий, чтобы испробовать на прочность свои «доспехи». «Доспехи», кстати сказать, кроме внутренней уверенности, отражались и на внешнем виде — узкое черное платье в обтяжку, широкий деловой ворот, белая блузка с длинным рукавом и лодочки на шпильках. Я редко прибегала к «костюму женщины», но сегодня был тот самый день, когда нужно было обозначить себя на женской территории всеми лапами.
Когда шла с кофе обратно, мне, наконец, позвонила Вилма.
— Ну и творишь ты! — послышалось возмущенное в трубке. — Донна! Я же просила ничего не делать!
— И пойти в лапы к Харту, — я сбилась с шага, так ощутимо что-то дернуло внутри. — Вы прекрасно знаете, что никто потом меня уже не вытащит из них.
— Был шанс. Небольшой. А теперь ты его уничтожила.
— Вы будете меня защищать? — остановилась я напротив лифта, бросив взгляд на настенные часы в холле.
— Конечно. Хоть теперь это и бесполезно.
— Зачем вы мне это говорите?! — возмутилась я. — Вы — которая на собственной шкуре знает, что такое находиться в неравном союзе?!
— Именно в этом союзе я научилась ждать, Донна. Рассчитывать и выжидать, а не кидаться ради того лишь, чтобы раззадорить зверя еще больше. Харт не позволит себя дергать за усы — с ним можно было сделать только один удар и наверняка. Ты проиграла, потому что сделала глупый никчемный выпад. Ну, мяукнешь ты один раз во всеуслышание, что жизнь несправедлива. Завтра о тебе уже не вспомнят, а ты будешь стоять на коленях перед прокурором и выполнять все его приказы!
— Знаете, Вилма, я думаю, что более не нуждаюсь в ваших услугах! — задохнулась я гневом.
— Нуждаешься. Еще как. Потому что проигрывать тоже нужно уметь. Я буду вовремя, — и она отбила звонок.
А я едва не разлила кофе, стиснув стаканчик в руках. Ну конечно, ей, может, и не привыкать использовать свое тело в стратегическом планировании. А мне тяжело принять такой «первый раз» как должное!
Нет, я не хранила себя для кого-то особенного. Хотя… а почему нет?
Участь породистых, но не нашедших пару, не хуже тех, кто ее нашел — можно выбрать самому. Таких пар тоже немало. А когда в них появляются дети, уже можно вообще ничего не опасаться — даже внезапная истинная не вырвет мужчину из такой семьи.
Вилме не повезло — у нее не было детей.
Пока большинство не нашедших себе пару пускалось во все тяжкие, я предпочитала работать. Меня ничего хорошего не ждало даже в таком союзе — детей, как мне сказали, у меня быть не может, как и у всех, не умеющих оборачиваться. А самоутверждаться каждую ночь в новых лапах и искать утешение в чьей-то похоти меня никогда не тянуло. Это теперь стало понятно, что лучше бы я пустилась в эти тяжкие… Может, не было бы так больно. И физически и душевно.
Вернувшись в офис, я просмотрела число заинтересовавшихся моим заявлением — негусто. В основном, это оказались общества по защите прав женщин. Ни один центральный канал не собирался меня поддерживать. Так что даже мяукнуть громко не выйдет. Конечно, новость вышла бы с лейтмотивом удивления моей наглостью, но хотя бы была огласка…
…На суд я ехала раздавленная. Спина все норовила согнуться, когда я пыталась сидеть ровно в такси. А вот на ступеньках суда ждал сюрприз — меня поджидали журналисты.
— Донна, — налетели, стоило выйти из такси, — вы правда считаете, что требования прокурора незаконны?
— Стояли бы мы с вами тогда у здания суда? — голос дрогнул.
— Прокурор Харт достаточно четко описал проблему — вы просто не можете ответить физически на его выбор.
— Не могу и считаю, что мое право должно уважаться. — Выпрямиться все же удалось. — Как и право других женщин, которых общество записало в ущербные…
Но слушать меня не собирались:
— Большинство полагают, что вы просто используете ситуацию, чтобы поднять свой рейтинг…
— Кто бы сомневался, — огрызнулась я. — Если вам неинтересна противоположная точка зрения, вы можете вещать ее в одностороннем порядке. Пропустите. — Я отвернулась от камеры. — Дайте пройти.
Идиотка… Нужно было говорить сейчас, пока существовал хоть какой-то шанс, что услышат. Но у меня не было сил.
Я взбежала по ступенькам и схватилась за ручку массивных дверей здания правосудия. Открыть их было столь же тяжело, как и провернуть судебную машину в свою сторону. И если с дверьми я все-таки преуспела, пусть и с помощью, то в главном деле помощников не предвиделось, как и успеха.
Казалось, все в холле смотрят на меня. Давно забытое чувство, но я словно вернулась в детство, когда впервые вошла в здание школы. И пусть никто не знал, но все чувствовали мою ущербность.
И только значительно позже я поняла, что сама давала им понять, что недостойна общества. А этому обществу палец в рот не клади — они чувствовали все, что не умеешь скрывать.
Вот и сейчас ноги подкашивались, дышать становилось тяжелее с каждым шагом.