— Почему такой мрачный тон, дружище? Ганимед тоже никуда не денется! Никто не сбежит с Ганимедом!
Фрэнк Тайлер наклонился к ним с заднего сиденья.
— Как насчет партии в семикарточный стад, парни? — поинтересовался он. — Нам нужно убить еще полчаса.
Рейли совершенно не хотелось играть в карты, но он был слишком благодарен Фрэнку, чтобы отказаться. Его коллега из «Солнечных минералов» слушал Грина — как и, вынужденно, все остальные пассажиры — и один понимал, какие муки неосознанно причиняет Рейли агент по недвижимости. Вероятно, Тайлер чувствовал себя все более неуютно, а потому решил отвлечь Грина любым возможным способом.
Как мило с его стороны, подумал Рейли, когда они с Эдом развернули кресла лицом к Фрэнку. В конце концов, его перевели в отдел Ганимеда через голову Фрэнка; другой на месте Тайлера обрадовался бы, услышав о неприятностях Эда. Но только не Фрэнк, он не вурдалак.
Это была обычная игра для четверых. Брюс Робертсон, книжный иллюстратор, сидевший слева от Фрэнка Тайлера, поднял с пола свое огромное портфолио, чтобы положить его на колени вместо стола. Фрэнк вскрыл новую колоду, и они сняли ее, чтобы определить сдающего. Выиграл Эд Грин.
— Обычные ставки? — спросил он, тасуя карты. — Десять, двадцать, тридцать?
Все кивнули, и Эд начал сдавать. Но болтать не перестал.
— Я говорил Стью, — объяснил он голосом, наверняка долетавшим до пилота в герметично закрытой кабине, — что недвижимость хороша для кровяного давления, если не для других целей. Жена постоянно твердит мне перейти в более энергичную сферу. «Мне так стыдно, — говорит она, — женщина моего возраста — и всего двое детей. Стюарт Рейли на десять лет младше тебя, а Мариан уже родила четвертого. Будь ты настоящим мужчиной, тебе тоже было бы стыдно. Будь ты настоящим мужчиной, ты бы что-нибудь сделал». Знаете, что я отвечаю? «Шейла, — отвечаю я, — проблема в том, что счастливой тебя может сделать только тридцать шесть — эй».
Брюс Робертсон озадаченно поднял взгляд.
— Тридцать шесть — эй?
Эд Грин хохотнул.
— А, счастливчик холостяк! Погоди, пока женишься! Тогда и узнаешь, что такое тридцать шесть — эй. Тридцать шесть — эй заменит тебе еду, питье и сон.
— Тридцать шесть — эй, — тихо объяснил Фрэнк Тайлер Брюсу, забирая деньги, — это форма, которую заполняют, когда подают прошение в БСП на очередного ребенка.
— О. Разумеется. Я просто не знал номера. Но погоди минутку, Эд. Экономическое положение — лишь один из факторов. Бюро семейного планирования также учитывает здоровье родителей, наследственность, атмосферу в доме…
— Что я говорил? — возликовал Эд. — Холостяк! Неоперившийся бездетный холостяк!
Брюс Робертсон побледнел.
— Однажды я женюсь, Эд Грин, — произнес он сквозь стиснутые зубы. — И у меня будет больше детей, чем ты когда-либо…
— Ты прав, что экономическое положение — лишь один из факторов, — миролюбиво вмешался Фрэнк Тайлер. — Но этот фактор самый важный, и если в семье уже есть дети и они в хорошей форме, именно его будет учитывать БСП, принимая решение.
— Именно! — Эд хлопнул рукой, и карты заплясали по столу-портфолио. — Возьмем моего шурина, Пола. День и ночь жена твердит: Пол то, Пол это; неудивительно, что я знаю о нем больше, чем о самом себе. Пол владеет половиной «Грузового синдиката Марс-Земля», поэтому он в восемнадцатидетной категории. Его жена несколько ленива, ей плевать на внешние показатели, так что у них всего десять детей, но…
— Они живут в Нью-Хэмпшире? — спросил Фрэнк. Мгновение спустя Стюарт Рейли заметил, что Фрэнк смотрит на него с искренней озабоченностью. Он явно пытался сменить тему, чувствуя, что направление, которое приняла беседа, лишь усугубило страдания Рейли. Возможно, это отразилось на его лице.
С лицом нужно что-то делать: через несколько минут он встретится с Мариан. Если не проявить осторожность, она сразу догадается.
— В Нью-Хэмпшире? — презрительно спросил Эд. — Мой шурин, Пол? С его деньгами? Нет, сэр! Никаких трущобных пригородов! Он живет в настоящей сельской местности, к западу от Гудзонова залива, в Канаде. Но, как я говорил, они с женой не слишком ладят, и обстановка у них дома не очень благоприятна для детей, если вы понимаете, о чем я. Думаете, у них возникают проблемы с тридцать шесть — эй? Да ни в жизни! Они заполняют форму — и наутро получают ее, сплошь покрытую синими «одобрено». По мнению БСП, какого черта, с их деньгами они могут позволить себе первоклассных нянек и детских психологов, а если, повзрослев, дети по-прежнему будут испытывать какие-то проблемы, к их услугам будет лучшая психотерапия, какую можно купить.
Брюс Робертсон покачал головой.
— Мне это кажется неправильным. В конце концов, потенциальным родителям ежедневно отказывают из-за плохой наследственности.
— Наследственность — это одно, — возразил Эд. — А окружение — совсем другое. Первое нельзя изменить, второе — можно. И поверьте мне, мистер, лучше всего меняют окружение деньги. Д-Е-Н-Ь-Г-И: деньги, наличность, золотишко, бабло, зелень, старые добрые монеты. Если у тебя достаточно денег, БСП считает, что у твоего ребенка должен быть хороший жизненный старт — особенно под присмотром бюро в первые годы. Твоя очередь, Стью. Эй, Стью! Ты оплакиваешь последнюю ставку? Ты ни слова не сказал за пятнадцать минут. Что-то не так? Тебя ведь не уволили?
Рейли постарался взять себя в руки. Поднял карты.
— Нет, — сипло ответил он. — Меня не уволили.
Мариан ждала на аэродроме в семейном шаттле. К счастью, ее переполняли слухи, и она была не слишком внимательна. Она странно глянула на него лишь однажды, когда он ее поцеловал.
— Слабовато, — заметила она. — Раньше у тебя получалось намного лучше.
Он впился ногтями в ладони и попытался изобразить каприз.
— Раньше я не был таким слабым. Тяжелый день в офисе. Будь мила и нежна со мной, дорогая, и не жди от меня слишком многого.
Мариан сочувственно кивнула, и они забрались в маленькое судно. Двенадцатилетняя Лиза, их первый ребенок, сидела на заднем сиденье с Майком, последним ребенком. Лиза звучно чмокнула отца и протянула ему младенца для поцелуя.
Рейли пришлось заставить себя поцеловать сына.
Они поднялись в воздух. С аэродрома разлетались во все стороны шаттлы. Стюарт Рейли смотрел на проносившиеся внизу крыши пригородов и пытался решить, когда скажет жене. После ужина, это хорошее время. Нет, лучше подождать, пока все дети лягут. Когда они с Мариан останутся вдвоем в гостиной…
В его желудок словно упал холодный камень, как днем после обеда. Сможет ли он вообще заставить себя сказать ей?
Он должен. Выбора нет. Должен, причем сегодня.
— … если бы я когда-либо верила хоть одному ее слову, — говорила Мариам. — Я сказала ей: «Конни Тайлер —