— Ты чего тут, Петр Иваныч..? — она остановила на нем большие, полные тревоги глаза.
— Мужа позови, — как можно спокойнее произнес он, стараясь унять бешеное сердцебиение.
— Случилось чего?
— Да надо покалякать. У нас тут ветеринар в запой ушел.
Варя окинула недоверчивым взглядом директора лесхоза и ушла в дом. Вскоре на пороге появился Сергей, на ходу закуривая:
— Ну, чего?
— Пойдем, поболтаем, — мотнул головой Симаков и многозначительно посмотрел на окно, в которое выглядывала Варя.
Сергей привез Варю из города, и поначалу все удивлялись, что городская симпатичная девчонка приехала в Сокольское, в эту глушь, коровам хвосты крутить. Он работал зоотехником на ферме, и местные тут же принялись судачить, что долго их брак не продержится. Но Варя оказалась такой наивной, простовато-доверчивой, казалась сельчанами даже глуповатой, и все единодушно решили, что жесткий, крутого нрава Сергей ей отличная пара. Такая мягкотелая, недалекая бабенка потеряется в жизни, не сможет без твердой руки. Говорили, что сгоряча он ее даже поколачивал, но сама она никогда никому не жаловалась.
Они пошли по деревенской улочке, полнившейся запахом сирени. Май был на исходе, и в Сокольском все цвело пышным цветом. Сыто гудели шмели, впиваясь в сердцевину цветков яблони, устало стрекотали кузнечики.
Они дошли до старого воротного колодца с лавочкой, сели. Симаков достал из плоской наплечной сумочки планшет и нашел то самое видео.
— А ну-ка, посмотри…
Пару минут на экране была только листва и игра теней и солнца, но вскоре в кадр вошел мальчик лет пяти. Плотненький, как и все малыши его возраста, он был одет в одни спортивные трикотажные штаны. Осторожно ступая босыми ногами, присел около небольшой впадины, наполненной дождевой водой, зачерпнул пригоршню и принялся оттирать грудь, заляпанную в чем-то буро-коричневом. Вода, перемешанная с грязью, потекла на штаны, когда-то очевидно бывшие светлыми, а теперь все почерневшие и замызганные внизу глиной. Умывшись, мальчик посидел какое-то время на корточках, потом опустился на четвереньки, словно собака, и опустил голову в траву, будто принюхивался. Он ползал туда-сюда на четырех конечностях, перемещаясь в кадре без всякой цели. Наконец поднялся на ноги и замер с приоткрытым ртом. Сергей продолжал сосредоточенно смотреть в экран, но мальчик не двигался. Симаков ускорил видео в несколько раз — изображение стало дерганым, мельтешили листья деревьев, которые трогал ветерок, стремительно, словно в немом кино, пролетали птицы, но мальчик продолжал стоять неподвижно, лишь изредка чуть поворачивая голову и двигая кистями рук.
— И так пять часов, — сказал Симаков. — И еще странное — штаны.
Он приблизил изображение, и стало видно, что спереди ткань штанов вместе карманами отвисает.
— Вишь, задом наперед, что ли, надето? Такие карманы вроде как на заду должны быть.
— Это он. Это Матвей. И штаны те самые, которые были на нем в тот день.
— Но ты же понимаешь, что это невозможно?
Матвей, сын Сергея, пропал в конце апреля — Варя повела его к опушке леса прогуляться в особо погожий день, полный солнца и пения птиц. Потом она била себя кулачком в грудь, давясь слезами, и повторяла:
— Как пропал, вот как… Мы в лес-то не заходили даже, рядом прошлись!
Матвей убежал посмотреть на рано проснувшуюся лягушку, зашел за куст, и все, словно испарился. Потом была череда тревожных дней, суета, отряды серьезных молодых людей в ярких оранжевых жилетках с рациями. Они устроили штаб в домишке участкового, разделили лес на квадраты и принялись прочесывать густой сосновый бор. Варя рвалась на поиски, но Сергей ее удерживал — в ее потемневших запавших глазах плескалось самое настоящее безумие, она металась без толку по лесу, не слушала координатора по рации и сама того гляди могла заплутать или свалиться в овражек. Искали неделю, но уже на исходе третьего дня надежда почти угасла — апрель был необыкновенно теплый, но к ночи Сокольское выстывало до нуля, а то и ниже. И все понимали, что шансов у пятилетнего мальчишки в легкой курточке не было. И если вначале поисков работали на отклик — то есть кричали изо всех сил имя мальчика, а потом слушали тишину, то на третий день все уже искали труп. Но и его не нашли. С Варей боялись здороваться, ее, словно прокаженную, обходили женщины, будто она могла заразить их своим неподъемным горем. Приезжала ее мать, чтобы поддержать зятя и дочь, но задержалась недолго — Сергей выгнал тещу со скандалом, ибо та голосила в доме, как по покойнику, и ее истерики вводили Варю в еще большую тоску. Приходил к ним и отец Макарий, местный батюшка, и предлагал отслужить заупокойную по Матвею. Никто уже не надеялся и не верил, и даже Варя как-то обмолвилась в разговоре с участковым: «Хоть бы тельце-то найти!».
Сергей вернул планшет Симакову, тот, пыхтя, в сотый раз провел по влажному лбу.
— Больше месяца пятилетний ребенок в лесу! Ночами и минус падал! Без еды, воды! Ты же понимаешь, это невозможно!
Сергей покусал губу:
— Возможно, если…
— Если что?
— Если он не был все это время в лесу.
Симаков приоткрыл рот, пораженный этой внезапной мыслью.
— А где ж он был?
— У кого-то из сельчан, например.
— И зачем кому-то из сельчан прятать у себя Матвея?
— Зачем, зачем! Петр Иваныч, ты как вчера родился! Зачем детей похищают и держат по подвалам всякие… Может, поэтому и штаны задом наперед — одели кое-как и выкинули.
— Да ты что! — задохнулся от возмущения Симаков. — Ты ж всех тут всю жизнь знаешь!
— Знаю. А все ж в душу никому не влезешь. Ладно, чего рассиживать. Ты ж знаешь, в каком квадранте это снято?
— Конечно.
— Ну, вот пошли, покажешь. Варе я пока ничего говорить не буду, зря обнадеживать.
— Надо это, участковому Шурыкину сказать…
— Зачем? Чтоб опять целую толпу в лес созвал? Если Матвей там, мы и вдвоем его найдем. А если сейчас народ соберем, а сына не найдем, мне Варвару потом придется в дурдом везти.
Они вернулись к дому Кривцовых, где Сергей соврал жене, что в лесу нашли отбившегося от мамки лосенка. Так как свой ветеринар у Симакова запил, он пойдет и осмотрит лосенка. Сергей взял двустволку, надел резиновые сапоги и выкатил свой уазик.
Они выгрузились из машины на опушке леса и углубились в сосновый бор. Директор лесхоза громко пыхтел, вытирал лоб преогромнейшим носовым платком и обильно потел под брезентовой курткой.