– В начале лета я бы сказал – случай неординарный, пограничный, – начал разговор невысокого роста седовласый доктор. – Но сейчас, когда половина отделения в смирительных рубашках, могу лишь посоветовать готовиться к худшему. Галлюцинации только усилятся, а бред станет еще более глубоким, задевая витальные функции. Мои коллегии из научного центра собрали группу ученых и хотят на месте найти причину, но, сами понимаете, это процесс небыстрый, особенно в психиатрии.
– Доктор Фернандо Росто, – прочитав табличку на столе, ответил Сорс. – Я знаю, кто во всем виноват – шарлатан Боб Грукка.
– Наслышан про этого лилипута, – усмехнулся Фернандо. – Однако я реалист, поломать психику болтовней и благовониями невозможно. А значит, ваш Грукка – обыкновенный обманщик, посещение его шатра – простое совпадение. Больше верится в вирусную этиологию, и где, как не в парке с таким скоплением людей, можно заразиться новой инфекцией. Именно инфекция объясняет такую схожесть симптоматики и течения заболевания, но тогда вопрос: почему нет очагов заболевания, а присутствует некая избирательность, надо понять пути передачи и этиологию вируса.
– Он опаивает людей какой‑то дрянью.
– Обычная вода из кувшина.
– Они подменили воду, там работает целая банда, – стоял на своем Сорс. – Лилипут и его брат, видели бы этого мордоворота! Он голыми руками может сломать хребет любому. А сколько престарелых клиентов просто пропало!
– Охотно верю, – перебил его доктор, – но это не к нам. Мы психиатрическое отделение. Вот по вашему другу могу дать оценку состояния.
Врач улыбался во все тридцать два зуба. Фернадо не первый год был заведующим отделением и привык к подобным беседам. И как бы ни пыжились родственники, ища сверхъестественное, порой даже магическое в свалившейся на них беде, в конечном итоге все сводилось к неизлечимому заболеванию из учебника по психиатрии.
– Доктор, так я не понял, когда Рони поправится? – с укором спросил Сорс.
– Ну, дорогой, сам Бог не даст вам ответа, – усмехнулся врач, делая запись в истории болезни. – Терапия только началась, поймите, мы можем пока лишь наблюдать и купировать возбуждение.
– А можно поконкретнее? В октябре, зимой, через год? – достав сигарету, спросил Сорс.
– У нас не курят, уважаемый, – сделал замечание психиатр, на что Сорс недовольно спрятал портсигар, а доктор продолжил: – Давайте дождемся реакции на терапию, чтобы понимать, с чем работать, а что потеряно навсегда.
– А если так? – толстяк Сорс встал и протянул конверт. – Скромный презент за хлопоты.
– Вы хотите, чтобы мы долго лечили пациента Докса? – накрыв конверт журналом, спросил врач.
– Нет, напротив, мне нужен адекватный журналист, и чем быстрее, тем лучше. – Сорс наморщил лоб. – Он должен закончить статью, кстати, о шарлатане Грукка.
– Вы меня не слышите, – удивился Фернандо Ресто. – У вашего друга неизвестное психиатрическое заболевание, возможно, неизлечимое, с очень негативным течением.
– Этого не может быть, он нормальный человек, – замотал головой Сорс. – С писательской придурью, но не из этих шизиков. Тут явно какая‑то ошибка.
– Хорошо, – доктор встал. – Мы обычно запрещаем посещение больных в острой стадии, – открыв дверь, он пригласил Сорса пройти. – Но вам я сделаю исключение. Идемте.
Не раздумывая, Сорс вытер пот со лба и, опираясь на трость, поднялся со стула. Следуя за доктором, он изрядно нервничал. Надо признать, любые попытки сделать психиатрическую больницу комфортной: позитивные рисунки на стенах, нейтральные тона, – все это становилось бесполезным после того, как ловишь безумные взгляды пациентов. И этот специфический запах старой одежды вперемешку с хлоркой (уборщицы не жалели антисептика) пробирал до мурашек. В таких местах присутствует ощущение опасности: то тебе улыбаются, то косятся исподлобья, то отводят взгляд. И самое страшное, ты не знаешь, чего ожидать в следующую минуту. Но худшее – это осознание, что каждый из этих людей здесь надолго, порой на всю оставшуюся жизнь. Больницы всегда наводят тоску и некую обреченность, а психиатрические отделения еще и страх.
Палата 3‑Ф была двухместной, но пока в ней располагался только Рони. Из необычного бросались в глаза разбросанные повсюду листы бумаги. На них крупными буквами были написаны слова, причем с ошибками. Бывший журналист сидел на койке и угольком старательно выводил на бумаге очередную комбинацию букв.
– Что он делает? – настороженно спросил Сорс и посмотрел в глаза больному.
Остекленевший взгляд, лицо – восковая маска, где ни одна мышца не дернулась при виде старого приятеля. Сложилось впечатление, что больной не узнал его. Вид у того был безумный: седая щетина, растрепанные волосы, нездоровая худоба и какая‑то маниакальная зацикленность на написании текста.
– Со слов пациента, он пишет статью для заказчика, – пояснил доктор. – Мы пытались его фиксировать, но тогда больной начинал биться о стены, нанося себе вред, что неприемлемо, и я пошел на уступки и позволил дописать статью, снабдив бумагой и углем. Удивительно, но пациент успокоился. Более того, в перерывах между работой он без возражений стал принимать лекарства. Считаю это маленькой, но победой.
– С ним можно поговорить? – спросил Сорс.
– Вряд ли он ответит, – улыбнулся доктор. – Но попробуйте.
Бывший журналист был жалок – грязные волосы, неумытое лицо и черные от угля ладони. Даже не верилось, что какой‑то месяц назад этот что‑то бормочущий себе под нос мужчина мог за час написать статью на разворот без единой помарки. Докс был лучшим журналистом в редакции, да что там редакции – в городе, и