— Он любит тебя, Лейла, — говорю наконец, чувствуя, как слова царапают горло. — Просто иногда жизнь складывается так, что приходится делать трудный выбор.
Лейла смотрит на меня долгим взглядом, в котором читается понимание не по годам.
— Знаю, мам. И тебя он тоже любил. Просто… — она не заканчивает фразу, но и не нужно. Мы обе знаем, что хотела сказать она. Просто не так долго, как мы думали.
В эту ночь я долго не могу уснуть. Переворачиваюсь с боку на бок, простыни скомкались и стали неприятно горячими. Подушка, как назло, кажется то слишком высокой, то слишком плоской. В открытое окно доносится шелест листьев и отдаленный лай собаки. Пытаюсь не думать о том, что Рамазан сейчас сидит у постели Зумрут, держит ее за руку, заботится о ней и их будущем ребенке. Воображение рисует картину: его знакомые руки с сильными пальцами гладят ее живот, в то время как она смотрит на него с благодарностью и любовью. Ту самую картину, которую я видела много раз, когда сама была беременна.
Будет ли он лучшим отцом этому ребенку, чем был нашим детям? Научился ли он ценить семью, или снова погрузится в работу, едва ребенок родится?
Эти мысли преследуют меня до самого рассвета, когда сквозь шторы начинает пробиваться первый слабый свет. Наконец забываюсь тревожным сном, в котором Рамазан вернулся, но не узнает меня, проходит мимо, держа за руку Зумрут.
Утром просыпаюсь с тяжелой головой и песком в глазах. Солнце уже высоко, его лучи проникают сквозь льняные занавески, расчерчивая пол спальни золотистыми полосами. Из кухни доносятся голоса и звон посуды — семья уже собралась за завтраком.
Умываюсь холодной водой, пытаясь смыть следы бессонной ночи. В зеркале отражается женщина с усталыми глазами и новой намечающейся морщинкой, пересекающей лоб. Когда я успела так постареть? Провожу пальцами по лицу, чувствуя каждую линию, каждую отметину прожитых лет.
Завтракаем всей семьей — Лейла, Фарид, мама и я. Солнце заливает просторную кухню с белыми шкафчиками и мраморными столешницами. Запах свежезаваренного кофе смешивается с ароматом тостов и фруктов. Фарид, как всегда, уткнулся в телефон, проверяя новости, Лейла накладывает себе йогурт с гранолой, а мама, в своем неизменном цветастом халате, хлопочет у плиты, жаря яичницу.
Обычное утро в нашей необычной семье.
Через неделю младшие уезжают в Лондон, начинается новая глава их жизни. И моей тоже. Одиночество подкрадывается незаметно, сжимает горло холодными пальцами.
Как я буду жить в этом огромном доме одна? Зачем нам вообще был нужен такой большой дом?
— Я решила, — говорит вдруг Лейла, откладывая тост, с которого капает мед, оставляя золотистые следы на белоснежной тарелке, — что буду использовать свой блог не только для развлечения. Хочу привлечь внимание к проблемам детей-сирот, рассказать о твоем фонде, мама.
Ее слова застают меня врасплох, в руке кофе, который я как раз подносила к губам, замирает на полпути. Ощущаю, как по телу разливается теплая волна гордости и удивления.
Я смотрю на нее с удивлением и легким замешательством. Лейла никогда особого рвения не показывала в отношении моего фонда. Помню, как она морщила нос, когда я возвращалась из детского дома, пропахшая больничными запахами и дешевым мылом.
— Это замечательная идея, милая, — говорю, пытаясь скрыть удивление. Мой голос звучит выше обычного от волнения. — Твоя аудитория может реально помочь.
Лейла откидывает прядь волос за ухо жестом, напоминающим меня в молодости. Ее глаза сияют энтузиазмом, и я вдруг понимаю, что она действительно выросла — не только физически, но и духовно.
— Знаю, — она улыбается, и ямочки на ее щеках становятся глубже. Солнечный луч падает на ее лицо, подчеркивая свежесть молодости. — Поэтому я уже записала несколько видео с тобой вчера на вечеринке, где ты рассказываешь о фонде. Получилось супер искренне, монтирую сегодня и выкладываю.
Ее пальцы ловко двигаются по экрану телефона, показывая мне фрагменты записи. На видео я рассказываю о детях из приюта с таким воодушевлением, что сама себя не узнаю. Неужели это я? Та самая женщина, которая месяцами не находила в себе сил даже улыбнуться?
Мама хмыкает, качая головой, ее седые волосы, собранные в простой пучок, покачиваются в такт движению:
— Вот молодежь, даже на собственном дне рождения работает, — в ее голосе слышится не столько упрек, сколько восхищение.
Мы смеемся, звук нашего смеха заполняет кухню, отражаясь от кафельных стен и высокого потолка. Смех звучит легко и искренне, как не звучал уже давно. Фарид отрывается от телефона и присоединяется к разговору, предлагая свою помощь с монтажом видео.
И впервые за долгое время я чувствую, что, может быть, всё действительно будет хорошо. Не так, как я планировала всю жизнь, но по-своему хорошо. Делаю глубокий вдох, ощущая, как легкие наполняются воздухом, а вместе с ним и надеждой. По телу разливается приятное тепло, словно в мое тело проник лучик солнца.
Жизнь продолжается. И, кажется, впервые за долгое время я готова жить ее не оглядываясь назад.
Глава 20
Прошло уже птри года, как Рамазан ушел из нашей жизни, и многое изменилось.
Осень приходит в город золотом и багрянцем. Прохладный воздух щекочет ноздри, несет запах опавших листьев и дальнего дыма. Каждое утро, выходя на балкон со своим кофе, я вдыхаю эти осенние ароматы полной грудью, позволяя им заполнить пустоту внутри. Порой холод заставляет мои пальцы неметь, обхватывая горячую чашку, но странным образом это онемение кажется правильным — часть меня всё ещё онемела после его ухода.
Фарид и Лейла учатся в Лондоне, присылают восторженные сообщения и фотографии своей новой жизни. Каждый раз, когда телефон вибрирует с их сообщениями, по телу пробегает теплая волна. Сначала я подносила телефон близко к глазам, будто боясь упустить малейшую деталь из их жизни, но теперь научилась смотреть с расстояния. Научилась отпускать.
Мурад и Ахмет успешно управляют компанией, прибыль выросла на двадцать процентов за последний год. Когда они показывали мне отчеты, их глаза светились гордостью, а у меня что-то сжималось в груди — гордость, смешанная с горечью. Рамазан должен был видеть их успех. Должен был…
Но его выбор был сделан. И мой тоже.
А я… Я живу.
День за днем, шаг за шагом, учусь существовать без человека, который тридцать лет был моим миром. Иногда это было похоже на хождение по тонкому льду — каждый шаг осторожный, с замиранием сердца. Иногда, просыпаясь среди ночи в пустой постели, я