– А чего нет? Я бы тоже потерлась. Только дура от такого бобра откажется. Правда, Лар, только дура же? – хмыкнула моя заклятая подружка и вместо того, чтобы выключить телевизор, звук прибавила.
«Совсем недавно нашему репортеру удалось узнать, что господин Леднев подал заявление в ЗАГС. Кто невеста олигарха и мецената пока не известно, информация закрыта, и допуска к ней получить нашим коллегам не удается. Но, судя по тому, что на всех мероприятиях новоиспеченный слуга народа появляется в компании только одной женщины, выбор его очевиден. Да, господин Леднев заслужил счастье, после пережитого горя. Напомним, четыре года назад он потерял в авиакатастрофе свою семью – жену и маленькую дочь. Девочку опознали по пробам ДНК найденным на месте крушения частного самолета. Тело жены идентифицировать не представлялось возможным. Мы очень надеемся, что этот чудесный человек все таки смог пережить горе и найти свое счастье, и желаем господину…»
Я замерла на месте, борясь с жалостью к человеку, оставившему от меня оболочку. Может поэтому он такой, бездушный выхолощеный, наглый и… И он не мой. И скоро женится на красотке. Уже поди и думать обо мне забыл. А чего ему думать то обо мне?
– Да. Богатые тоже плачут. Бедный мужик, – хлюпнула носом Параня, и уставилась на меня жадным взглядом. Чего это она? Я дернула плечом, и полезла пальцами в банку с солеными огурцами, стоящую на столе. Точнее в пустую уже банку. Когда я их съесть то умудрилась, только сегодня же купила? Расстроенно облизала пальцы, поборола желание выхлебать рассол вместе с укропом и перчинками в нем плавающими. – Бедный богатый дядька. Вкусно? – приподняла бровь эта поганка, глядя на мои душевные страдания и колебания.
– Ничего так, – хмыкнула я, и зачавкала халвой в шоколаде, которую ловуко выудила из сумки. – И чего ты на меня вылупилась?
– Да так. А я вот знаешь, недавно в журнале читала…
– Ты? Читала? – хрюкнула я, подавилась вкусной конфетой, закашлялась, покраснела, как Жора, проглотивший замороженную курицу… Ой, вы хоть раз видели красного удава с синим брюхом? Так вот, читала Параня в своей жизни – Колобка и еще какую-то зеленую книжку.
– Ага, прикинь. Журнал назывался «Здоровье шизанутых обезьян». Там на обложке такая была мартышка нарисована, с банкой огурцов в лапе, – не моргнув глазом продолжила чертова чума. Надо что ли себе другую лучшую подругу найти, эта что-то испортилась. – Так вот, там писали, что если у зеленозадой мартышки и тестостеронового орангутана был незащищенный половой акт, то где-то через месяц у безмозглой самки примата появляются странные пищевые предпочтения, например горячая любовь к соленым огурцам и желание лизать стены. Некоторые начинают есть мыло, а некоторые вообще…
– Зубную пасту со вкусом апельсина, – жадно булькнула я слюной, которой наполнилась моя жадная пасть. Мне срочно нужен тюбик этой вонючей пасты. Вотпрямщас. – Ты это давай, прекращай загадки индейцев Майя тут разводить. Что ты сказать пытаешься?
– Что мартышка, скорее всего берменна, – рявкнула Параша, посмотрев на меня с жалостью, как на умалишенную.
– Это невозможно, потому что мартышка и орангутан-разные подвиды одного класса. Генетически они…
– Ты дура?
– Почему?
– Потому что вместо того, чтобы отправить Жопинского в аптеку за тестами, ты сидишь и читаешь мне лекцию о классификации приматов? Але, Лорик, или у тебя в голове уже рассол? Кстати, Жопинский продал самокат, теперь у него велик электрический. Быстрый, капец. Ща я ему позвоню. Или… оооо…
У меня похолодело все внутри. Когда Параня так оживляется, может настать конец света. Хотя, если она права, конец света уже почти настал. Мой персональный конец света. Точнее конец Ларисы Степановны Кукушкиной.
– У нас же УЗИ аппарат есть. А чего? Собакам же я беременным делаю, почти всегда угадываю, что там. Чем ты больно от суки бобтейла отличаешься?
– Я вот думаю, как тебя убить, – прорычала я, чувствуя, что еще немного и просто рехнусь.
Глава 35
15 мая (продолжение)
Что мне снег, что мне зной, что мне дождик проливной, когда мои друзья со мной?
УЗИст из Парашки как из говна пуля.
Мои друзья – сборище придурков (что, впрочем, не удивительно. Какие сани, такие и сами, как говорится)
Хочу резинового мармелада, чтобы прям склеивал челюсти (купить)
Хочу домой.
Хочу носорога ушастого проклятого. (чур меня, чур)
Ненавижу.
Немного поплакала.
Сильно поплакала, потому что…
– Ни пса не вижу, – пробубнила Параня, вдавив датчик аппарата УЗИ мне в пузо. – Может ты на бок ляжешь? С сукой бобтейла сработало тогда.
– А может я тебе дам по башке датчиком? – гавкнула я, стирая с живота отвратительный сопливый гель.
– Вот ты какая. Стараешься для тебя, стараешься. Ты только рычишь. Могла бы спасибо сказать.
– А может мне еще хвостом вильнуть, и тебя за палец тяпнуть, как та приснопамятная ботейлиха? – я поднялась с кушетки, отряхнулась, встрепенулась, уставилась на открывшуюся дверь, в которую просочился Жопинский, с пакетом в руке, украшенным логотипом ближайшей аптеки. Черт, эта поганка его-то когда успела вызвать? Ритуал что ли у них какой есть вызывной, как у демонов? Ну там, о князь тьмы, явись, и заклинание еще, потом махнуть датчиком и два раза на стуле крутануться. – Идите вы в пень. УЗИсты недоделанные. Не видно там ничего, потому что нечего видеть. Дураки какие-то. Ну не могла я забеременеть. Люди вон годами стараются, а я… да пошли вы.
– Напится было надо, – выкнул Жопинский и постарался слиться со стеной.
– Тебе лишь бы напиться, – о боже, это какой-то дурдом с элементами хоррора. И я в нем основная, судя по идиотизму, творящемуся вокруг.
– Да нет, я просто читал в брошюрке, в поликлинике, пока маму ждал, что для того, чтобы рассмотреть матку лучше, нужно, чтобы был полный мочевой пузырь. Тогда он там приподнимает все что нужно, и вуаля, все видно.
– Надо же. Умный какой. И что тебя с первого курса тогда вышибли? – хмыкнула я.
– Пей,-в руку мне впечаталась двухлитровка кваса. Не знаю, что там у меня приподнимется с двухдневного хлебного напитка. Боюсь что совсем не матка. Но деваться мне некуда сейчас было. Я вздохнула обреченно. Потому что если Параня решила что-то, то выживших обычно не остается. – А чего ты в поликлинике то делал? – переключилась она тут же на нашего приятеля.
– Маму возил, я ж говорю. Она ногу сломала. Ездили на рентген, – промычал Жопинский, боком двинув к табуретке, стоящей у стола. Явно почувствовал, что убивать его сегодня не будут, паразит.
– На чем возил? – тут даже мне интересно стало. Такси наш милый друг не признает, автобусы для него сродни пепелацу, который может унести Борюсика на планету Плюх, в общем тоже не рассматриваются как транспорт. Все остальные городские средства передвижения общественные вообще табу.
– На самокате. А что, маме даже понравилось. Правда она костыль потеряла по дороге и узлом от косынки натерла подбородок. Но это мелочи.
– Мелочи, – восторженно прошептала Параня. Я прикрыла глаза, пытаясь представить сто двадцати килограммовую Людмилу Марковну, роста в которой два метра в косынке на самокате. Картинка перед глазами встала эпичная и слишком яркая, аж голова закружилась. – Косынка.
– Ну да. Я велел повязать, чтобы мамин любимый парик не снесло, когда мы будем ехать, – дернул плечиком наш друг фонарный столб. – Чего пристали к маме моей? Я хороший сын.
– Шикарный, – простонала я, представив, как меня, когда-нибудь, в будущем, сын повезет в больницу. Тогда уже наверное будут какие-нибудь летающие самокаты, еще веселее. Черт, какой сын? Не будет у меня никакого сына. Только кошки и Парашка обезумевшая – это мой удел.
– Ты пей давай, – приказала холера, вырвав меня из опупенных мыслей. Да пошла она. Только кошки у меня будут. Десять, а может пятнадцать. Только кошки.
– А зачем ей эту бурду хлебать? – вступился за меня Жопинский, я прям грешным делом его расцеловать возжелала. Спас буквально меня от конфузу.