— Я учила много лет, — прошептала, наконец, Дарья Сергеевна. — Счастья не было и нет.
— А теперь ты без крови, — с радостью в голосе добавила Мара, довольная своим творческим подходом к прогулке. — Пусть не пьют ученики!
Порою воспоминания пробуждают знакомые предметы или места. Вот и сейчас на Дарью Сергеевну внезапно нахлынули давно ушедшие эмоции. Если бы у духа имелось сердце, оно бы заколотилось быстро-быстро.
Когда она была живой, эта школа была ей вторым домом. Она вспомнила своих учеников, озорных ребят из начальной школы. Они напевали нечто подобное, иные вели себя почти так же невыносимо, как Мара и в средних классах. Но было в школе что-то ещё. Очень важное. То, что подсвечивало ту сторону жизни ярким светом.
Что это было?
Дух не покидает мир живых по своему желанию. Он остается на земле, если у него есть незавершённое дело. И тут Дарью Сергеевну как молния поразила. Она вдруг вспомнила, что так и не пришла на свидание к Фёдору Андреевичу!
Вот что привязывало её к школе. Директор!
Звали ведь в иные структуры, переманивали на место потеплее и зарплату пожирнее обещали. А она оставалась тут, слушая его басовитый голос и с нетерпением ожидая встречи у крыльца. Ей хотелось крутить ему кудряшки и печь пирожки, а они почему-то всегда обсуждали хулиганов и зарплатные ведомости.
«А ведь он, наверняка, ждал», — подумала она: «А вдруг он и теперь ждёт?»
Дух едва не сорвалась с места, чтобы вмиг оказаться в школе. Но передумала пугать директора. Нормальные люди боятся привидений. А Фёдор Андреевич был вполне нормальным в последнюю их встречу.
Дарья Сергеевна с усилием воли отвела взгляд от школы.
Нет, живые должны жить без страха.
«Нашей встрече уже не бывать. Нужно принять новую жизнь, а про старую забыть и дать спокойно жить тем, кто в ней остался», — подумала бывшая училка.
Будь у неё слёзы, она обязательно пустила бы хоть одну капельку по щеке. Как дань тем славным денькам, когда стояли на крылечке и никуда не торопились.
— Аф, аф, аф! — раздалось сбоку, отвлекая.
Это Пукс тремя залпами подпалил хвосты одной чёрной кошке и двум дворовым псам. Те уже кружили вокруг Мары, принюхиваясь к её косточкам под незамысловатой одёжкой.
А делиться он не привык. Если кому и достанутся хозяйские рёбра, то только ему!
«Молодец, знает, что своё надо охранять», — подумала Дарья Сергеевна и даже улыбнулась, понимая, что и по эту сторону жизни всё не так уж и плохо.
Рядом с ними бежал беленький пудель, оглашая улицу задорным лаем. Защищал хозяйку. Идиллия, да и только.
Если, конечно, не прислушиваться к песенке девочки. В отличие от училки-воспиталки, она пела несколько более мрачные мотивы:
— Раз-два — оторвется голова, три-четыре — сварим голову в кефире… — девочка вдруг замолчала, глядя под ноги.
— А дальше? — спросила Дарья Сергеевна заинтересовано.
— Забыла, — Мара состряпала злобную рожицу. — Дай свою голову, я сразу вспомню.
— Пять, — подсказала няня. — И даже шесть.
— Я хочу соседа съесть! — радостно срифмовала девочка.
— Молодец.
— Раз так, то давай убьём всех людей и поработим человечество? — тут же законючила девочка. — Ну пожалуйста-а-а!
— Человечество с таким отношением к котикам и инфраструктуре и само себя неплохо изживает, — спокойно ответила Дарья Сергеевна. — А соседей есть нельзя. Кто живёт в хрущёвках, тот обычно не важно питается. Невкусные они, отравиться можно запросто.
— Почему?
— Потому что сейчас в еде химия одна. А люди её едят. Значит, химия где?
— В твоей причёске? — огорошила Мара нестандартным подходом.
— Это завивка, — обиделась Дарья Сергеевна и отвернулась.
— А должна быть удавка!
— Удавки в парикмахерских не делают, — отметила этот любопытный факт училка, и вдруг вспомнила, что сделала завивку перед свиданием.
— Вот и зря, столько бы времени людям сэкономили.
К неудовольствию Мары, дождь внезапно кончился. Ещё и радуга вылезла: разноцветная, весёленькая, аж противно смотреть.
Нормальные же цвета была: чёрный, серый, белый. Никаких пятен в глазах.
Едва грохотать перестало, как на улицу следом за бродячими собаками и брошенными кошками, начали выползать люди из своих укрытий.
Мара тяжко вздохнула:
— Ну во-о-от. Вся мрачнота испортилась. Не успели даже поработить никого. Давай хоть в плен парочку захватим?
— Такого слова нет, — поправила няня.
— Какого?
— Не мрачнота, а мрак, — поправила училка. — Ночь. Сумерки. Тлен. На худой конец — безнадега. Пополняй словарный запас. А то будешь глупенькой, используя один-два слова в лексиконе за весь день. И стихи неважные получатся.
— Есть мрачнота! — заспорила Мара. — Я её только что выдумала. Я что я выдумаю, то сразу есть: страхи, духи, икота. Болезни только не выдумывала. Это люди сами на себя наговорили. Да и пытки тоже их рук дело: песни там всякие веселые сочиняют и свадьбы устраивают. Щекотка опять же и диеты. — Как по полочкам разложил ребёнок.
— Как познавательно, — удивилась училка, даже не зная, как относиться к словам маленького, но древнего проклятья.
С одной стороны, её стоило учить познавать мир, с другой стороны — это когда-нибудь действительно могло закончиться гибелью человечества.
Но дети есть дети.
— Ой, какой миленький! — послышался незнакомый голос.
Мара и Дарья Сергеевна одновременно повернули головы. Позади них стоял мальчик лет пяти-шести и пытался погладить Пукса.
Пудель активно уворачивался от неожиданной ласки и злобно скалился, норовя укусить пухлую ручку. Миленьким его можно было назвать с большой натяжкой. Но мальчик этого словно не замечал. И упорно продолжал гнуть свою линию с попытками приласкаться.
— Нет в нём ничего миленького, — злобно прошипела Мара. — Он злобный посланник. Защитник демонов. И будущий адский гончий Владыки… когда подрастёт, –последнюю фразу она договорила вновь как маленькая девочка, а не густым басом.
— Он что, всегда злится? — не понял Максимка.
— Когда захочет, — добавила Мара. — Но он не любит, когда его гладят.
— А почему он не хочет, чтоб я его погладил? — спросил мальчик, как ни в чём не бывало, как будто уже забыл всё, что ему говорили.
— Потому что он хочет откусить тебе руку. А ты вертишься. Видишь,