– Нет, я зашла из чистого любопытства. Но раз уж зашла, хочу тебя спросить про Сару Уайт.
– Я едва ее знаю.
– Но ты не питаешь к ней неприязни?
– Нет, ни капли.
– А если бы тебе пришлось постоянно иметь с ней дело?
– Мне не нужна еще одна жена, мистрис Баллард. И потом, я для нее слишком стар.
Я долго от души хохочу, просто удержаться не могу. Такое мне даже в голову не приходило.
– О боже, нет, я совсем не это имела в виду.
– Тогда объясни, к чему ты клонишь, а то я прямо-таки ума не приложу.
– Ты говорил, что хочешь нанять мальчика работать за прилавком и вести бухгалтерию. Мне кажется, Сара бы справилась, а ты бы дал глазу отдохнуть. И всем остальным частям тела тоже.
– Ты хочешь сказать, я слабый и дряхлый?
– Да ты сам это сказал минуты две назад.
Я с удовольствием замечаю, как вспыхивает искорка смеха в его зрячем глазу, как подергиваются губы в попытке спрятать улыбку.
– Тебе почти семьдесят. У тебя один глаз и шесть пальцев на две руки. Я хочу сказать, что помощь в лавке несколько дней в неделю тебе очень даже пригодится. И тебе стоит подумать о Саре.
– Интересная мысль, мистрис Баллард, – говорит Коулман.
Он наклоняется через прилавок и щурится так, что глаз словно исчезает в складках лица.
– Жаль, ты ее раньше не высказала.
– Почему это?
– Потому что не далее как вчера я принял предложение по поводу лавки от человека из Бостона.
– Ты ее продал?
– Продам в следующем месяце, когда он приедет с деньгами.
Мне жаль это слышать, и сразу по нескольким причинам. Мне будет не хватать Коулмана, и я ему так и говорю.
– Не успеешь соскучиться. Я останусь помогать новому хозяину, пока он не войдет в курс дела, так что будешь меня часто видеть.
Коулман подмигивает – это одновременно мило и жутковато. Мне снова становится любопытно, как он потерял второй глаз. Я всегда побаивалась спрашивать, вдруг обижу его, но разочарование оттого, что не удалось помочь Саре, делает меня смелее.
– Что с тобой случилось? – спрашиваю я. – С твоим глазом и пальцами. Я всегда гадала.
– То есть в историю с пиратством ты не веришь? Этот слух я в городе чаще всего слышал, – говорит он с усмешкой. – Между прочим, никто так и не посмел подойти и спросить меня напрямую, представляешь?
– Ты довольно устрашающая личность, – говорю я.
– Пф-ф, что за глупости. Шрамы не настолько страшная вещь.
Я жду, не пытаюсь его подталкивать – вдруг ему не хочется отвечать, но через несколько мгновений он поднимает руку и вертит ею в воздухе, машет обрубками пальцев.
– Это после битвы за Сигнальный холм. Такое уж у меня везение – провоевать семь лет целым и невредимым, чтобы потом меня искалечили в последней битве. – Коулман смотрит на меня и улыбается. – Да нет, я правда считаю, что мне повезло. Я потерял только несколько кусочков, а некоторые лишились жизни. А еще были те, кто… ну, Джозеф Норт тоже воевал, и он мог бы рассказать, каково потерять душу.
Он так небрежно это говорит, будто душу потерять так же легко, как проиграть партию в шахматы.
– Что ты имеешь в виду?
Взгляд его глаза, прикрытого бельмом, неожиданно глубок. Коулман смотрит на меня в упор и явно решает, как ответить на мой вопрос. Когда он наконец нарушает молчание, я боюсь, что он забыл, о чем мы разговаривали.
– Знаешь, у нее были чудесные волосы, – говорит он.
– У кого?
– У моей жены. Яркие и блестящие, словно медная монетка, которую оставили на солнце. Мы три месяца были женаты, когда воин из племени гуронов срезал их у нее с головы. Мне потом сказали, – тут ему приходится откашляться, – что их продали французу за тридцать франков. Они вели учет, понимаешь. Им нужно было подтверждение количества мертвых английских врагов.
О таких вещах больше никто не говорит. По крайней мере, в приличном обществе. Когда война заканчивается, люди перестают обсуждать, чего им стоила эта война. Как было дело. Пропитанную кровью землю, плиты на могилах случайных жертв. То, как мы убиваем врагов, чтобы объявить о своей победе. Историю пишут выжившие. Не погибшие. Но я и раньше слышала подобные истории. Я знаю, что не все так просто, что французы не всегда плохие, а англичане не всегда хорошие. Ха! Англичане тоже много чего натворили. Защищать их методы – это не ко мне. Мои предки уехали из Англии, потому что у них не оставалось выбора.
– Англичане тоже так делали.
– Делали. К их стыду. Но для них собирать и продавать человеческие скальпы было вопросом выбора конкретных людей. И этот выбор сделал Джозефа Норта очень богатым человеком. На момент официального объявления войны в 1756 году за скальп мужчины-индейца англичане давали сто тридцать фунтов. За женщину меньше. Женщин всегда ценят меньше.
Не могу решить, последней фразой он пытается извиниться или просто высказывает наблюдение.
– За них давали пятьдесят. Откуда, по-твоему, Джозеф Норт взял деньги на чудесный дом на холме? Как он умудряется раздавать займы, словно конфетки? – спрашивает Коулман, глядя мне прямо в глаза. – Как я и сказал, он потерял душу.
Таверна Полларда
Пятница, 26 марта
Сайрес стоит у стола лицом к судьям. Гражданский суд снова приехал в Хэллоуэлл в составе достопочтенных Обадии Вуда, Джеймса Паркера и Джона Хаббарда. Поскольку судью Норта никто в Крюке не видел с конца января, он в этом слушании не участвует.
Рядом с Сайресом стоит Сет Паркер, его адвокат. Сет уверяет, что у суда нет законных причин держать нашего сына в заключении, но у меня плохое предчувствие насчет этих слушаний. Дело Сайреса единственное на повестке суда сегодня. Он явился свежевыбритый, в лучшем воскресном костюме. Сегодня он больше обычного похож на отца. Мужчина в расцвете сил. Но вид у Сайреса дерзкий и самоуверенный, и меня это нервирует. Он выглядит так, будто готовится к бою.
– Признаете ли вы себя виновным, – спрашивает Сайреса Обадия Вуд, – по обвинению в убийстве Джошуа Бёрджеса в ноябре прошлого года?
Рядом с Сайресом на столе стопка бумаги. Он склоняется над ней с пером, чтобы написать ответ.
Невиновен.
Сегодня здесь опять половина города. Таверна набита народом. Пива и сидра хватает на всех, но в комнате тишина. Обвинение против Сайреса, хоть оно и необоснованное, большинство присутствующих готовы счесть справедливым. Сегодня никто не перешептывается.
Судья Паркер наклоняется вперед.
– Как вы слышали, здесь присутствуют семь свидетелей, подтверждающих, что у вас была стычка с покойным в ночь двадцать пятого ноября. Вы это отрицаете?
Нет.
Паркер делает пометку в своем журнале.
– Какова была причина вашей стычки?
На этот раз Сайрес пишет дольше. Закончив, он показывает результат Сету, и тот кивает, но не успевает он передать листок судье, как Паркер его останавливает.
– Для ускорения хода слушаний мы разрешаем вашему адвокату читать ваши ответы, мистер Баллард.
Сайрес передает листок Сету, и тот читает вслух:
– Джошуа Бёрджес пытался лапать мою сестру, и я защитил ее честь.
Это судьи тоже подтвердили ранее в ходе слушаний – семь свидетелей выступили с описанием событий ноябрьского бала. Но теперь они хотят услышать свидетельство самой Ханны, так что она выходит и встает рядом