Через несколько минут Бетси наклоняется ко мне:
– Что она говорит?
Я пожимаю плечами:
– Я не знаю французского.
Голос у Лекарки низкий и успокаивающий, и скоро ее шепот переходит в песню. Какую-то колыбельную, которую она мурлычет, наклоняясь к груди малышки и слушая, как она дышит. Я вижу, как Лекарка отсчитывает сердцебиения, постукивая пальцем.
Новый приступ не такой сильный, как предыдущий, но Бетси все равно дергается так, будто ее ужалила оса. Возможно, она никогда к этому не привыкнет. Лекарка, однако, сохраняет спокойствие, пока Мэри дергается у нее на коленях. Она придерживает руки малышки, и я слышу, как она отсчитывает по-французски, хоть и не знаю цифр дальше трех.
– Trois. Quatre. Cinq. Six. Sept. Huit. Neuf. Dix… [12] – Она считает, пока приступ не заканчивается. – Vingt-trois [13].
Когда приступ заканчивается, Лекарка одевает и пеленает Мэри, потом отдает ее обратно Бетси.
– Дайте ей грудь, если она возьмет. Это для нее сейчас лучше всего. Но если опять начнется приступ, заберите грудь.
Бетси послушно расстегивает блузу и подносит малышку к груди. Мэри хватает губами сосок, хоть и не так активно, как мне бы хотелось.
Лекарка смотрит на меня и кивает в сторону двери.
– Поговорим снаружи.
* * *
Снег перешел в дождь, а мы стоим снаружи, и крыши над нами нет. Лекарка снова надевает плащ, натягивает перчатки. Потом она кивает на мою юбку для верховой езды.
– Очень практично.
– Такую несложно сделать, – говорю я ей. – Могу показать.
– Может быть, в следующий раз.
От сарая подходит Чарльз. Он бросает взгляд на меня, потом протягивает Лекарке маленький кожаный мешочек с монетами.
– Ваша плата, – говорит он и уходит внутрь, присмотреть за женой и ребенком.
Лекарка смотрит на дверь, за которой он скрылся.
– А он умеет вести себя кротко.
– Учится, – говорю я, но не рассказываю подробностей. – Я слышала о таком состоянии у детей, и у взрослых тоже. Но не знаю, как оно называется. Слышала только про «припадки».
– Думаю, у нее падучая болезнь, – отзывается Лекарка, потом добавляет: – Эпилепсия. Иногда из этого вырастают, иногда нет. Время покажет.
– Ты такое уже видела?
– Несколько раз. Во Франции. В основном у детей. Часто приступы случаются подряд. Несколько в один день. Или несколько дней подряд. А потом ничего. И следующий приступ через несколько недель. Или месяцев. Если повезет, это проходит, когда ребенок вырастает.
– Они опасны для жизни?
– Иногда.
– И лечения нет? Никакого средства, которое я могу ей дать?
– Oui [14]. Валерьяна. Шлемник. Хрен. Разные варианты отваров. Есть и другие, но они тут не растут. И я все равно не стала бы их давать ребенку. Les herbes [15] могут принести больше вреда, чем пользы. Она слишком мала.
– А когда можно будет давать травы? Сколько ей должно исполниться?
Конкретный ответ Лекарка давать не хочет.
– Когда детство закончится… если она столько проживет.
– А повреждения будут? – Я постукиваю пальцем по левому виску. – Здесь?
Она слабо улыбается.
– Не знаю.
Я поднимаю голову и вижу за окном Бетси Кларк. Она наблюдает за нами, держа Мэри у плеча.
– Давай пойдем им скажем.
– Non [16]. Ты ей скажи. Это твои друзья. Твои пациенты. Они вызвали тебя.
– А я – тебя.
– Потому я и пришла. Иначе не стала бы вмешиваться.
– Спасибо. Я это ценю.
– Рада помочь, – говорит Лекарка. – Знаешь, люди в этом городе тебя очень уважают. Именно поэтому они иногда приходят ко мне.
– Нет, они приходят к тебе, потому что ты больше знаешь и умеешь.
Она пожимает плечами так, будто это спорный вопрос.
– Они приходят ко мне, когда хотят сохранить твое расположение.
– Не все секреты – это что-то дурное, – возражаю я.
– Если секрет не дурной, это не значит, что он безвредный. Кстати, как твоя другая пациентка? Мистрис Фостер.
– Не лучше, чем можно ожидать. И беременна.
Лекарка кладет руку мне на плечо. Улыбается.
– Bon courage.
Bon courage. Мужайся. Мужество – это хорошо. Только у меня его уже ни капли не осталось.
Лекарка идет к амбару за Голиафом, а дождь становится холодным и твердым, будто камни, которые бросает злой мальчишка.
Град.
Ну да, как будто мало сегодня проблем.
Эпилепсия.
Теперь мне становится понятнее. Я читала об этой болезни в трех разных шекспировских пьесах, но не понимала, что это значит. Брут упоминает, что у Юлия Цезаря падучая. У Отелло в бешенстве шла пена изо рта, будто у него эпилепсия, а Кент пожелал Корнуоллу в «Короле Лире» «чумы на твою эпилептическую физиономию». Шекспир, как всегда, дал имя тому, что раньше имени не имело. Однако мне от этого не легче.
Я иду обратно в коттедж, чтобы сообщить Бетси и Чарльзу новости.
* * *
Среда, 24 февраля. – Снег, дождь и град. Меня вызвали к дочери Чарльза Кларка, которая страдает припадками эпилепсии.
«Гнездо малиновки»
Воскресенье, 28 февраля
– Я сказала доктору Пейджу, что его услуги сегодня не понадобятся. – Мистрис Ней, суровая седая экономка, закрывает за мной дверь спальни и добавляет: – Он был не особенно доволен.
– Меня не волнует, доволен он или недоволен, – говорит Элиза Роббинс. У нее опять схватка, и дышит она сквозь зубы, с присвистом. Элиза стоит у окна, положив руки на живот. Даже во время родов я слышу в ее речи изысканные интонации хорошо воспитанной англичанки. – Я его к себе не подпущу.
– И твой муж недоволен. Это же он вызвал доктора Пейджа, – с упреком произносит мистрис Ней.
Элиза закатывает глаза.
– Это не его дело. Разве что он сам хочет родить этого ребенка.
Умница, думаю я. Несмотря на постепенное вторжение современного акушерства в сферу деторождения, женщины, слава богу, пока еще сами решают, кто примет у них роды. Хотя, боюсь, и это изменится.
Мистрис Ней сохраняет полное спокойствие.
– Доктор Пейдж не ушел. Он сидит с мистером Роббинсом внизу.
Элиза фыркает.
– И трубки курят, небось.
– Пытаются пускать колечки дыма. Гостиную завтра придется проветривать.
– Ох уж эти гарвардцы, – говорит Элиза, покачивая головой. – Вечно они пытаются делать вид, что они оксфордцы.
Потом она издает низкий гортанный стон, и я вскакиваю на ноги, подхожу и встаю у нее за спиной, чтоб она не упала.
– Все в порядке, – говорит Элиза, хотя по голосу слышно, как ей больно. – Просто это… Гр-р-р-р.
Я не вполне понимаю, как она до сих пор держится на ногах. Большинство женщин – по крайней мере, те, что рожают впервые, – в какой-то момент отказываются ходить по комнате. Элиза еще не в переходном состоянии, но близко к нему – воды наконец отошли час назад, – и она шагает взад-вперед перед окном, сложив руки на пояснице и оставляя на полу влажные следы.
Она в одной рубашке, тонкие темные волосы распущены, к вспотевшему лбу прилипли завитки.