Усевшись в полумраке, принялись за еду. Девушка поглощала вино уверенно и привычно, так что Гедеру приходилось делать усилие, чтобы не отставать. Когда от цыпленка осталась кучка костей и хрящей, вскрыли третий бурдюк, и по тому, как Китрин его держала, Гедер понимал, что она прикончит все вино еще перед сном.
Астер, укутанный в одеяла, тихонько посапывал и что-то бормотал.
– Принц вроде не склонен к панике, – кивнула Китрин в сторону Астера.
– Он просто не подает виду, – объяснил Гедер. – Жизнь у него непростая. Рано умерла мать, потом недавно отец. Да еще бремя короны.
– Странно, что родиться наследником престола – такая тяжкая доля. Как-то ожидаешь, что власть должна приносить больше удовольствия.
– Да что вы! Разве все происходящее не прекрасно? – спросил Гедер.
Он напряженно ожидал улыбки и с облегчением вздохнул, когда девушка засмеялась.
– Вероятно, вам такое мнение кажется странным, милорд регент. Но вы росли среди аристократов, как и принц. Вы понимаете, что за ноша у него на плечах.
– Да нет. То есть сейчас-то я с ним сравнялся, но по рождению я гораздо ниже. Принц с младенчества знал, что ему достанется трон. А я всю жизнь знал, что мне достанется крошечное поместье в долине, где слишком много деревьев и слишком мало пашни.
Девушка склонила голову, рассматривая Гедера. От вина щеки ее порозовели. Упавший локон коснулся губ, и она дуновением отбросила его в сторону.
– А потом? – спросила она. – Вы ведь поднялись до самых верхов. Вы почти король.
– Это долгая и запутанная история.
– Да, конечно. А то вдруг нам времени не хватит.
Он начал с начала. Ривенхальм с его узкой быстрой рекой и библиотекой, которую собирал отец. Мать – сколько Гедер ее помнил. Кемниполь, каким он его представлял себе в детстве: волшебный город из отцовских рассказов, где благородные лорды танцевали на празднествах, изрекали мудрые слова и дрались на поединках за любовь и честь. Сейчас он над этим посмеивался, но тогда столица с ее жизнью казалась великой и могущественной.
А затем вступление в придворную жизнь. Первая военная кампания.
При упоминании Ванайев девушка замерла. И не то чтобы отстранилась, но ушла внутрь себя, посерьезнела. Что-то подсказывало Гедеру придержать язык, но чем молчаливее она делалась, тем больше он хотел ее растормошить, заставить улыбнуться. Смятение подталкивало его продолжать. Ради комизма он преувеличил собственные промахи и ошибки: если все над ним смеялись – может, она тоже посмеется? Однако девушка лишь кивнула. Он знал, что пора сменить тему и не упоминать сожжение города, но рассказ – и вино – диктовали свою волю, и он с растущим страхом внимал собственной повести о том, как Терниган захватил город и сделал Алана Клинна лордом-протектором. Себя Гедер представил как мелкого исполнителя воли Клинна.
Когда он упомянул караван, который, как тогда подозревали, вывез ванайские сокровища из города, девушка слегка ожила. А когда он перешел к тому, как к югу от драконьей дороги пробирался по мерзлой грязи с отрядом мятежных солдат-тимзинов, ее внимание полностью вернулось. Он даже не удержался и рассказал – ей первой за все время, – как нашел сокровища и не стал их трогать. Неверие, проступившее на ее лице, было почти комичным.
– Я понимаю, – перебил он сам себя, помотав головой. – Я поступил мелко и недостойно. А может, и вероломно. Но Клинн – такой конченый… даже слово не подберу.
Она смотрела на него так, будто видела впервые, а ее улыбка была все равно что поток воды по обожженной коже. Он улыбнулся в ответ и пожал плечами.
– Я взял совсем немного, – добавил он. – И потратил все на книги, когда вернулся в Ванайи.
– Еще бы, – поддакнула она и удивленно покачала головой.
Выходило так, будто она ему льстит, и Гедер вздернул подбородок, гордясь своей былой дерзостью.
– Вы застали пожар? – спросила она.
Гедер вдохнул поглубже. Его вновь переполнило ужасом, который никогда толком не исчезал, хотя Гедер и приучился не обращать на него внимания.
– Я был протектором города.
Лицо девушки словно окаменело.
– Значит, это вы отдали приказ?
Правда маячила где-то на краю сознания. Слово «да» почти просилось на язык. Но Гедеру хотелось нравиться девушке.
– Нет, – сказал он. – Приказ отдали сверху. Однако я не протестовал. Хотя стоило бы. То была ошибка. Очень-очень страшная, глупая ошибка. Кто бы ни отдал приказ – он не понимал, что делает. Не понимал в полной мере. Мне до сих пор снятся кошмары иногда. Вы… вы бывали в Ванайях?
– Я там выросла. В Ванайях похоронили моих родителей, и банк взял меня на воспитание. Все, кого я там знала, погибли.
Гедер похолодел от страха и мысленно возблагодарил Бога за то, что не сказал правду. Вина залила его, как волной.
– Сочувствую, – пробормотал он, отводя глаза.
– Не знаю, стоит ли оно того, – ответила девушка. – Тех людей я любила, а они меня нет. Разве что Кэм. А магистр Иманиэль, кажется, никого не любил вовсе. Натура не та. Когда они погибли, мне было горько, однако…
– Однако?..
– Однако я не знаю, кем бы я стала, случись им выжить. – Судя по речи, она захмелела до той степени, когда стараешься лишь говорить почетче. – Я по ним скучала. И горевала, кажется. Но я рада тому, кто я есть. И чем занимаюсь. И я хочу большего. Разве могу я жалеть о том, что меня сюда привело? Хорошее, плохое… Кем я стала бы, будь у меня родители? Кем стала бы, случись мне добраться до Карса? Если плохие события ведут к хорошим, то как об этом судить?
– Не знаю, – ответил Гедер, хотя не очень понял про Карс.
Она сейчас приехала из Карса, значит все-таки туда добралась.
Запрокинув голову, Китрин поднесла бурдюк ко рту, горло дернулось – раз-другой и еще раз напоследок. Капли вина пролились из уголка рта, она смахнула их рукавом. Девушка улыбнулась – расслабленно, радостно, будто и не лежали вокруг подземные руины города, охваченного войной.
– А теперь, – сказала она, кладя пустой бурдюк на землю, – я захмелела настолько, что можно ложиться спать.
– Что ж. Спокойной ночи, магистра.
Она нетвердо кивнула, блестя веселыми глазами:
– Доброго сна, милорд регент. Потом поглядим, кому придется искать место для горшка.
Она нагнулась, вытянула губы и задула свечу.
Воцарилась непроницаемая тьма. Гедер ощупью нашел одеяло и закутался. Паучьи укусы на руке по-прежнему зудели, хоть