— Если подумать, — заметил Горыч, смачно приклеивая старику на лоб снотворную руну, — то он нам в ноги должен кланяться. Ведь мы отправляем его домой, — и он проверил крепость веревок.
— Пятнадцать лет прошло, — ответила Поля, — кто знает, обрадуются ли ему дома.
— Ну уж это и вовсе не наша печаль, — жизнерадостно объявил Горыч, похлопал Полю по плечу, навек прощаясь, и пошел поднимать шлагбаум.
А она еще раз посмотрела на наместника, закрыла багажник и села за руль.
Как-то встретят ее нынче злобные духи Гиблого перевала?
Глава 19
Кажется, за время Полиных каникул духи совсем одичали. Она ощутила их резко, мощно, выругалась, а потом громко запела.
— Поля, Поленька, Полюшка, — ласковым голосом Дани шептали они, звали и манили, обещали невыразимое блаженство.
Уступить было так просто, так сладко.
Опустив все окна, она жадно глотала холодный отравленный воздух и цеплялась за образ золотистых бескрайних полей, снова всплывший в ее голове. За то, как ветер играет колосьями, а солнце нагревает траву. За запах цветов и жужжание пчел.
Наместник, к счастью, пока вел себя тихо, а вот Поле становилось совсем невмоготу. И в тот особенно тошный момент, когда от желания вывернуть руль к обрыву свело запястья, а голос Дани зазвучал отовсюду, она подумала о настоящем Дане. Таком улыбчивом. Таком теплом.
Разговаривающий с духами. Договаривающийся. Мурлыкающий.
— Ладно, — громко крикнула Поля и нажала на тормоза. Давайте поговорим.
Вышла из машины, цепляясь за дверь. Прижалась спиной к равнодушным скалам.
— Чего вы хотите? — спросила она. — Крови? Мести? Новых смертей?
Губительный зов тут же смолк, а духи ответили потусторонним стройным хором:
— Мы хотим, чтобы про нас помнили.
— Вы убиваете всех, кто ступает на перевал. Как уж тут забудешь!
— Мы ждем того, кто подойдет к самому краю обрыва, увидит наши тела внизу и не сорвется следом. Камни искалечили нас, дикие звери обглодали, а ветер и солнце иссушили. Но мы все еще там, внизу. Пусть придет тот, кто сможет спуститься и провести похоронный обряд, а потом написать наши имена, чтобы все, кто проезжал мимо, мог их увидеть. Мы зовем такого человека снова и снова, но люди слабы. Их переполняют горести и сожаления, привязанности и любовь. Они слышат не нас, они слышат только себя. Вот почему желания толкают их в объятия смертельной пропасти. Они следуют за своими видениями, не замечая чужих костей.
Как глупо, подумала Поля. Если бы духи не призывали людей к обрыву с такой страстью, то перевал по-прежнему оставался бы оживленным, жители Верхогорья и Плоскогорья так и сновали бы туда-сюда и похороны давно бы свершились. Но правда была и в том, что живые постарались бы как можно быстрее забыть про эту трагедию. Сейчас бы о ней уже ничего не напоминало, разве что родственники оставляли бы время от времени охапки розмарина, символа вечной памяти и скорби.
Поля медленно подошла к самому обрыву и опустилась перед ним на колени. Кто-то из духов не удержался, и ласковый Данин голос позвал Полю за собой. Она качнулась в смертельной невесомости, и из ее губ вырвался предупреждающий волчий рык.
Духи притихли, напуганные.
А Поля посмотрела вниз, туда, где далеко-далеко белели среди выгоревшей травы человеческие кости и черепа. Она заприметила узкую и крутую тропинку, по которой можно было бы спуститься с дороги вниз. Скорее всего, она справится с таким неприятно опасным спуском и, скорее всего, сможет подняться потом наверх. Но сколько сил у нее это займет?
Глубоко задумавшись, Поля вдруг, словно со стороны, услышала старческий раздраженный голос, которым сама собой заговорила:
— Какая чушь! Тратить свое время на покойников! Все мы умрем и будем забыты, не через десять, так через сто лет, через тысячу. Так для чего же вся эта суета?
Это было странно и страшно — твои голосовые связки, твой рот, челюсть, принадлежавшие кому-то другому. Поля схватилась за горло, словно надеясь защититься, а духи немедленно рассердились:
— Какая грубость! Какая непочтительность!
— И с чего мне проявлять уважение? — снова заговорила старуха голосом Поли. — При жизни вы не были героями, но норовите стать ими после смерти? Чем вы заслужили хоть какую-то память о себе? Тем, что бездарно погибли от горной лавины? Вот уж велика заслуга.
Духи не стали ей отвечать и вместо этого распались на многочисленные лица и голоса. Застыв на краю обрыва, Поля видела, как они суматошно перебирали людей, за которыми старуха могла бы последовать, забыв обо всем на свете. Она видела мужские лица, красивые и не очень, детские мордашки, юношеские очертания, она видела капища молодых богов, видела, как плачут новорожденные и как смеются тьерры, как пылают анки и как молчат итры. Видела, как взрослеет этот мир, а сердце старухи становится похожим на решето. Множество тех, кого она когда-то любила и кого потеряла, пронеслось перед Полей, а она так и стояла на коленях неколебимой скалой и молча взирала на это чудовищное представление.
Духи сходили с ума от множественности личностей, они пожинали богатую жатву и сами не замечали того, как распадаются, принимая новые и новые формы. Прошлое старухи было таким неподъемным, таким бесконечным, что им было не справиться с этой тяжестью. Они так спешили перекинуться в новых и новых людей, что не замечали того, как истончаются сами, как исчезают один за другим.
Поля не знала, сколько времени прошло и сколько голосов она услышала, прежде чем мертвая тишина упала на перевал.
Тогда она поднялась и встала посреди безлюдной дороги, впервые замечая дикую красоту этого места, его пустынное величие. Наступившая тишина была монументальной и трагичной.
— Ха, — теперь голос старухи звучал едва-едва слышно, в голове у Поли. Так она говорила в свои последние годы, когда смерти в ней было больше, чем жизни. Должно быть, противостояние с духами очень утомило ее. — Я ведь преподнесла тебе такой бесценный дар, девочка: соломенное сердце и волчью силу. Все для того, чтобы твоя жизнь была лишена горестей и страха. И как так получилось, что ты пожалела этих никчемных покойников?
— Почему ты все еще здесь? — задала встречный вопрос Поля. Она чувствовала себя измотанной и злой. Кому понравится, когда твоим ртом говорят мертвые старухи?
— А меня здесь уже и нет, — в тихом