– Скорее… – прохрипел Сарнибу, точно на него обрушивалась тяжелая скала.
– Пульс почти не прощупывается, – заключил без эмоций Раджед. – Ладно, София, встань между нами, больше ничего не требуется. Жемчуг сам направит энергию. Но, родная моя, любовь моя, если почувствуешь, что ты не в силах, что тебе нехорошо, то сразу…
– Довольно слов! Скорее! – прервала его своевольная София, подаваясь вперед, и дотронулась до жемчуга. – Теплый…
– Работает! – выдохнул с робкой радостью Сарнибу, утирая пот со лба.
Раджед кивнул, глянув на края раны, которые начали постепенно обретать свой привычный цвет кожных покровов. Пропасть смерти сужалась до узкой расселины.
Ныне бо́льшие опасения вызывало состояние Софии: она замерла, прижав руки к сердцу, глаза ее остекленели, как у шамана в трансе, с губ срывалась беззвучная песня. Раджед встрепенулся, когда узнал этот мотив без слов. Так пели камни, излучая жизненную силу Эйлиса, неуловимую для слуха, перебирающую струны души. Души…
Душа мира! В тот миг Раджед услышал пение той самой Души мира, которую просила найти его покойная мать. Ах, если бы тогда кто-то так же пришел к ней и, соединив усилия, сумел исцелить!
– Позовите Инаи и Олугда! Так дело пойдет быстрее! – безотчетно воскликнул Раджед, восхищаясь замершей Софией. Казалось, она светилась. Жемчуг – камень, способный объединить все самоцветы. Впрочем, камни не сотворили бы новых чудес без людей.
– Зачем? У Олугда нет талисмана… – удивился Сарнибу.
– Талисман не важен! – твердил Раджед почти по наитию. – Ты ведь тоже слышишь… песню?!
– Да! – пораженно замер на мгновение Сарнибу. – И рана! Рана Илэни исчезает. Что же это?.. Чудо!
Малахитовый льор незамедлительно попросил войти двоих чародеев, оставшихся снаружи.
– Я знаю, что вы не любите Илэни. Но помогите нам… ради Софии! Помогите Софии!
– Это же… чудо! – Олугд оцепенел. – Я читал о таком… Только раз в истории удалось исцелить умирающего магией нескольких самоцветов! И я слышу! Песню!
– И я слышу! – Инаи хлопал широко раскрытыми глазами.
Льоры приблизились; они озирались, словно искали кого-то еще в этой небольшой комнате, где никогда не обреталось лишних предметов. Однако ни в шкафу, ни за изумрудным пологом никто не прятался, нигде не скрывался Сумеречный Эльф или существа, подобные ему. Судьба Эйлиса легла в руки его обитателей, Раджед вновь надеялся на спасение всего родного мира. И в нем крепла уверенность, что исцеление Илэни мистическим образом обратилось в первый шаг к великой цели.
Олугд и Инаи не спрашивали, что делать, они замерли так же, как София. И магия потекла к ране, еще быстрее заживляя края и восстанавливая ткани. Искаженное агонией лицо Илэни постепенно разгладилось, даже ушла мертвенная бледность. Вскоре на месте раны остался только свежий красный рубец, однако и он сглаживался, тускнел.
А в комнате все звенела и переливалась чудесная песня мира – истинный голос самоцветов, который чародеи давным-давно позабыли. Они оглохли в гомоне войн, залили уши воском интриг. Самоцветы многие века воспринимались как удобный инструмент для достижения целей, а сила – как данность, передаваемая по наследству.
«Линии мира – разум. Песня самоцветов – сердце, душа», – вдруг осознал Раджед. Он слышал и видел: линии мира звенели струнами, переливались, словно под рукой гениального исполнителя. Сила плавно парила между ними, исходя из присутствующих, но не выпивая их. София начала эту песню, желая спасти жизнь. И льоры подхватили, словно всегда знали. Илэни же все еще не открывала плотно сомкнутых век, но дыхание ее выровнялось. Смерть отступила, отброшенная песнью жизни.
– София… Получилось, получилось… София, – с исступленным восхищением твердил Раджед. Внезапно лицо возлюбленной исказилось, тело вздрогнуло судорогой – через нее как будто прошел электрический заряд. Илэни жадно задышала, втягивая воздух, а София упала.
– Жемчуг, универсальный передатчик… – с ужасом осознал Раджед, подхватывая возлюбленную. – Но это камень жертвы! София! Зачем ты это сделала? И ради кого? Эта ведьма забрала часть твоей жизненной силы?
Умиротворение как ветром сдуло, разум обнажил все обиды и вражду. Отдавать жизнь Софии ради спасения топазовой чародейки – никогда, ни за что. Сарнибу, хотелось надеяться, тоже не принял бы такую жертву.
Малахитовый льор растерянно метался от Илэни к Софии, пытаясь предложить какую-то помощь. Топазовая чародейка на мгновение пришла в себя, однако вновь потеряла сознание. София же лежала бледной тенью в объятьях Раджеда. Казалось, она исчезала, как рассветная роса под лучами палящего солнца. Но вскоре глаза ее приоткрылись, бескровные губы тронула робкая улыбка.
– Все хорошо! Видишь, я пришла в себя. Просто непривычно. Все хорошо.
Нежная рука дотронулась до щеки Раджеда, провела вдоль светло-русой щетины, и он вспомнил, что утром не брился. События разворачивались слишком стремительно. Сначала они, погруженные в уныние, сидели в библиотеке, затем Сарнибу позвал их к себе. А потом… песня. Она все еще раздавалась где-то на грани сознания, затопляла безрассудным восторгом.
Но волнение за здоровье Софии сделалось важнее. «Хорошо? Так же хорошо, как у меня с окаменением… И кого мы спасаем, если все обречены? Нет-нет, София, отдай жемчуг и иди домой, родная. Мы пропащие люди все».
– Все равно мы спасли ведьму! – проскрежетал Раджед, вновь обрушиваясь с небес на землю, спеша усадить Софию в кресло.
– Она уже не ведьма! Посмотрите! – шептал виновато, но упрямо Сарнибу. – Да посмотрите же вы все! Нармо забрал ее проклятый талисман. У нее даже волосы посветлели, исчезли клыки. Это снова моя Илэни, моя бедная девочка, на которую пал злой рок дымчатых топазов – предвестников конца. Вы не знали ее до заточения в башню, а я знал! Только если она выживет, я искуплю свою вину перед ней.
Сарнибу склонился над Илэни, целуя ее в лоб, словно малое дитя. Инаи недовольно нахмурился и предпочел удалиться. Олугд вскинулся следом, изумленный поведением крайне миролюбивого товарища. Неужели забыл, скольких Илэни уничтожила? В числе ее жертв ведь оказались и родители Инаи. Все помнили. Сарнибу первый все помнил, но лишь растирал холодные руки бывшей топазовой чародейки.
Она и правда изменилась: черные волосы ныне приобрели непривычный медовый оттенок, а губы больше не выдвигались вперед за счет клыков. В новом обличье, да еще без сознания, чародейка казалась крайне несчастной и непостижимо кроткой. Обманчивое впечатление – так решил Раджед. Он понимал, что никогда не простит Илэни. Пусть он слышал песню камней, видел колыхание линий, но не оправдывал ничего, что сотворила чародейка. Впрочем, сам он тоже вершил не самые добрые дела в свое время. И все же он спас ее, хорошие люди слишком умоляли. Что ж… спасение