Мария то и дело заглядывала в тетрадь, найденную вчера в развалинах, Кассини рассказывал. Зевал он все меньше и меньше, то ли от выпитого кофе, то ли от собственного рассказа Кассини просыпался, блестел глазами.
Его создали и вырастили на борту «Фамагусты» во время разведки пятнадцатого сектора. Он жил в бассейне звездолета и в своей жизни не видел никого, кроме людей. Тинк значительно превосходил по интеллекту среднюю особь, был общителен и дружелюбен. Когда «Фамагуста» вернулась на Землю, Тинк, не испытывая никаких затруднений с навигацией и социализацией, присоединился к материнской стае, чем весьма озадачил Колычева-старшего. Он продолжил наблюдение за семьей, все шло нормально, однако спустя месяц старшая самка приказала стае разорвать Тинка.
Стоило отметить, что воссозданных животных выпускали в природу и раньше, и ни разу за всю историю наблюдений косатки не проявляли агрессии к своим клонированным собратьям, ничем их не выделяли. Случившаяся трагедия потрясла Колычева-старшего, он отошел от научной деятельности. Колычев‐младший продолжил заниматься навигацией и стал синхронным физиком. А через двадцать лет после этого зоопсихолог и бихевиорист Альберт Свен обнаружил, что косатки переживают «сны» – необычайно яркие и явственные видения, иногда приходящие в действительном сне, а иногда накладывающиеся на восприятие поверх реальности, видения, эмоционально настолько мощные, что работающие с косатками люди тоже начинали их улавливать. Свен, изучавший работы Колычева, полагал, что несчастный Тинк по какой-то причине, вероятно, снов не видел.
Или видел чужие.
Открытие «снов» произвело революцию в зоопсихологии, их изучение стало отдельной наукой…
– Даже я этим интересовался, – признался Кассини. – Весьма радикальная теория, работать с нею на Земле было попросту невозможно, и Свен отправился на Диту. Видимо, там он познакомился с Колычевым… Дело в том, что Свен предполагал, что сами косатки считают подлинным, истинным миром исключительно пространство своих «снов», океан и жизнь в нем для них лишь условия, необходимые для поддержания «сна». Это, кстати, объясняет массовые самоубийства китообразных – в действительности никаких самоубийств нет, группа слишком глубоко погружается в массовые грезы, а просыпается слишком поздно.
– Оригинально, – согласилась Мария.
– Напротив, – возразил Кассини. – Все было сотни и сотни раз, нет ничего нового, и про косаток было… было… Индейцы… да, прибрежные племена что-то подобное подозревали. Свен… так вот, как-то раз он, пребывая в своем обычно скверном настроении, заметил, что косатки не атакуют людей по одной причине – нет никакого смысла нападать на фантомов…
Мир – несчастливый сон китов‐убийц.
– А что дальше? – спросила Мария.
И все равно хорошо. Сидеть здесь, пить кофе, слушать, ощущать приближение великого завтра, хотим мы или не хотим, но оно придет.
– Дальше… Альберт Свен познакомился с Всеволодом Колычевым, я говорил… Не знаю, как это получилось, но они вернулись к идее «точки Немо»… Это был абсолютно дикий коктейль: пойнт немобильности, сны косаток, чувство дома, синхронная физика… Ничем хорошим это не закончилось, думаю, вы про это и сами догадались…
Кассини указал на тетрадь.
– Однако, Мария, судя по вашему многозначительному виду и этому пыльному артефакту, мы на пороге потрясающих открытий… Рукопись, найденная в артишоках… Разрешите?
– Пожалуйста.
Кассини взял тетрадь.
– Как же я люблю все эти творчества…
Кассини не удержался и жадно, как совсем недавно Уистлер в синем холле уровня двадцать восемь, понюхал корешок, закрыл глаза, с удовольствием чихнул, щелкнув зубами.
– Запах молодости, – пояснил Кассини. – Ностальгия, друзья мои, липкая, лютая ностальгия, надежды, светлые грезы, луг после дождя, разноцветная Вселенная, пахнущая краской… Представьте, для меня Вселенная пахнет бумагой и краской старых книг…
– Вы неисправимый ретроград, – сказала Мария.
– В моем возрасте многие – ретрограды… – и, сделав паузу, прибавил: – Но не я. Я, напротив, убежденный модернист, я устремлен исключительно и беззаветно вперед, вперед, прошлое есть фикция и морок… А чем пахнет Вселенная для вас?
– Керосином, – неожиданно ответила Мария.
Кассини поперхнулся.
– Это правда. Когда я первый раз оказалась в пространстве… мы шли к Марсу, кто-то вез с собой керосин, и емкость лопнула… Я пропахла керосином, и этот запах… преследовал меня еще долго. С тех пор так, керосин… Звезды и керосин.
Моя Вселенная пахла камнями.
– Зачем в космосе керосин? – спросил я.
– Травить клопов, – не задумываясь ответила Мария. – Я тебе рассказывала, они бесчинствуют в пространстве, особенно на старых системных лайнерах…
Кассини, потирая недоверчивый нос, хихикал, грел в ладонях кружку с кофе.
– Мария, вы скрасили мое очередное безрадостное утро, – объявил Кассини, вглядываясь в гущу. – Я направлю в Библиотечную ассоциацию благодарственное письмо. Вы – ценный сотрудник, склонный к творческому осмыслению бытия…
– Как изволите, – сварливо ответила Мария.
– Душевно кланяюсь! – Кассини промокнул лицо клетчатым платком. – Я, если честно, никак не могу привыкнуть к великой непостижимости нашего мира, к его ежедневной бытовой парадоксальности, если угодно… Мы летаем к звездам, это давно стало обыденностью… И мы несем к звездам клопов, потертые кресла, пыль, и аллергию, и носовые платки… Разве нельзя сделать так, чтобы носовые платки были не нужны?
Книжных червей Вильямса. Ктырей Ле Марша. Пружины и скрепки.
– Это нормально, утверждаю как библиотекарь, – сказала Мария. – В середине двадцатого века футурологи мечтали о видеофонах, эскалаторах, автоматических дверях и электрических книгах, сейчас читать про это по меньшей мере смешно. Никому не нужны электрические книги и кибернетические пылесосы, про двери я уж и не говорю…
Мне показалось, что это мы уже обсуждали, но я не стал вмешиваться, моя вселенная пахла сырыми камнями, плоской галькой.
– Разве нельзя сделать так, чтобы были не нужны носки? – вопросил Кассини.
– Шуйский над этим работает, – заметил я. – Изобретает вечные носки.
– Вот! – Кассини стукнул кружкой по столу. – Он должен следить за разгрузкой звездолетов, а он композирует вечные носки! В первые десятилетия звездной эры каждый корабль перед тем, как отправиться в пространство, проходил жесточайший карантин. А сейчас… На один из кораблей пробрался марал! Вы знаете, что на Селесте эпидемия подорожника? Там оказались идеальные условия для подорожника, он заглушил большинство местных видов, вытеснил их… В Совете создали комиссию… но, в сущности, никому нет дела, Институт экологии давно в летаргии… Мы безнадежно отстаем от собственных шагов. И вот уже Вселенная пахнет керосином.
И комары.
– Кстати, Мария, где вы нашли эти фантастики?
Кассини потряс тетрадью.
– Впрочем, догадываюсь, можете не объяснять.
– Почему вы полагаете, что это непременно фантастики? – спросила Мария. – Обычный дневник. Люди иногда ведут дневники, записывают туда мысли, чувства, тревоги…
– Да, такое порой происходит. – Кассини листал тетрадь. – Но… Что-то подсказывает мне…
Кассини перестал листать, вчитался.
– Так я примерно и думал. Упьюся вымыслом волшебным…
Кассини