Когда придет зима. К зиме можно подготовить вездеход, машину на пневмоподушке, несколько кают, компактный бассейн и сауну, небольшую купольную обсерваторию на крыше. Отправиться к полюсу, две с половиной тысячи километров на север, месяц через пургу, выжимающую из легких воздух, сквозь тьму и бешеные полярные грозы, если никто не согласится, уйду один.
– Все знают, что окончательно убедило Сойера в реальности потока Юнга, – рассуждал Уистлер. – Девушка с жемчужной сережкой! Это произошло во время его знаменитой серии в Эрмитаже, Сойер… Сойер был очарован, если не одержим красотой, он не сомневался, что именно она ключ и путь, красота… это как соль… красота и гравитация для него были стихиями одного порядка… Так вот Сойер, как большинство людей, искренне полагал, что линия гармонии от глаз девушки до ее сережки – это блистательный замысел Вермеера… Однако в ходе экспериментов в Эрмитаже Сойер узнал, что отблеск на жемчужине кисти Вермеера не принадлежит…
Ховер шел над тундрой.
Я оглянулся. Уистлер подышал на указательный палец и нарисовал на сапфире знак интеграла. Или разомкнутую бесконечность, плохо видно.
– Это вообще-то не отблеск, а след от неудачной реставрации, – сказал Уистлер. – Изначально мост между глазами и жемчужиной отсутствовал, пространство оставалось невыносимо плоским, как наши звездные карты. И скоро держатель ключа исправил ошибку давно мертвого гения… не ошибку, недосмотр – и у реставратора дрогнула рука… И возник объем, отворилась вечность, Сойер, восторженный ею, уверовал, что другой дороги нет…
– Вот! Восторженный ею!
Мария не удержалась, отлипла от фонаря, обернулась к Уистлеру.
– Уверовал, что другого пути нет! – передразнила она.
Тундра на секунду полыхнула алым, ховер прошел над цветочной полосой, наверное, этими цветами и пахнет с утра.
– А при чем здесь вера, Уистлер?! – спросила Мария. – Ты же ученый, какая вера тебе?! Эта эрмитажная история не более чем красивая легенда, а вы из нее делаете космические выводы! И эти выводы каждый раз заканчиваются одинаково! Ты же сам видел! Развалины, прах и пепел. Имплозия.
– Другой дороги нет, – повторил Уистлер. – Другой дороги нет, ад пуст, все здесь…
– Знаешь, я все больше убеждаюсь, что Кассини при всей своей одиозности в чем-то прав – синхронные физики увязли… нет, погрязли в мифе, а с мифом во внешний космос не выйти. Мы в этом убедились… много, и много, и много раз! Но тебя это ничему не научило! Ты читаешь «Старшую Эдду», а тебе надо читать «Новую динамику»!
Мария была зла с утра.
– Ты читала «Новую динамику»? – спросил Уистлер.
Но, кажется, не удивился.
Мария зла, наверное, это меняется погода, сегодня закладывает уши, это забавно, такого со мной не случалось прежде, я поинтересовался:
– А если спросить братьев Монгольфье?
Уистлер расхохотался.
– Браво, Ян! – крикнул он у меня над ухом. – В восьмой раз свидетельствую – ты начинаешь кое-что понимать! Вот она – новая динамика! Чем чаще ты бьешься о небо, тем крепче становится лоб! Вот-вот начнутся дожди, давление растет, я чувствую…
В тот день ховером управлял я. Мария, приложившись щекой к сапфиру, мрачно смотрела вниз, Уистлер нервно тер шелушащийся лоб, Барсик пыхтел, дышал тяжело, с глухим присвистом, словно в горле у него что-то порвалось. А я опять думал – это на самом деле дефект дыхания или имитация? Барсик – это жизнь или имитация?
Когда я сегодня проснулся.
Уистлер стоял у входа. Он не стучал согнутым пальцем, не сопел, переваливаясь с ноги на ногу, но я знал, что он там. Я поднялся и выглянул в коридор, Уистлер стоял слева, уткнувшись лбом в стену. Барсик лежал на полу по коридору справа.
– Мне пришла в голову отличная идея, ты, Ян, не поверишь какая… Знаешь, в последние дни в голове прозрачные мысли, видимо, я чувствую осень…
– Их стоит записывать, – посоветовал я. – Мысли.
– Я уже записал несколько… я здесь, на Регене, понял, что записывать надо гораздо больше… Я много работал… последние два… или три… Прекрасные дни, очень плодотворно, много, много идей…
От Уистлера пахло прелыми яблоками, от Барсика – сухим и пыльным валенком, забавно, я опять вспомнил про валенок, валенки на далекой семнадцатой станции.
– Ты угадал, Ян! Пикник! Надо прогуляться, надо прогулять кота… Представляешь, заявился с утра как ни в чем не бывало, и даже морда невиноватая… А потом можно посмотреть «Бездну», ты сколько раз ее видел? Я раз пятнадцать, не меньше!
– Опять летим на пикник, – сказал я. – Опять в среду.
Совпадение.
– Синхронная физика не признает совпадений, – заявил Уистлер. – Синхронная физика признает закономерности… А тогда точно была среда?
– Думаю…
– А чем тут еще заниматься, Ян? Пикник, пикник, пикник, ничего не поделать. Жизнь состоит из повторений, повторений, повторений… Мы повторяем за родителями, за учителями, друг за другом, мы включаемся в цепь повторений, солнце восходит, солнце заходит… Возможно, это неслучайно…
Уистлер задумался.
– В основе любого познания лежит повторение, в основе любого воспитания – повторение… Барсик!
Барсик остался лежать.
– Мне кажется, он стал глохнуть, – сказал Уистлер. – Или вредничать.
– Искусственные животные могут вредничать?
– Почему нет? Настоящие могут, значит, и эти… Он зевал все утро, я не мог сосредоточиться на топологии… Просыпайся, Ян, скоро погода испортится! Сегодня последний ясный день! От меня не отделаться, у меня прекрасное настроение…
Пришлось проснуться.
Я умылся, и мы отправились будить Марию, Барсик поднялся и тащился за нами. Перемещался он весьма необычно, привалившись к стене, опираясь на нее боком, словно у него завелись блохи и хотелось хорошенько почесаться.
– Здесь тяжело… в Институте, ты не замечал? В любом месте, которое не выполняет своего предназначения, тяжело… хочется бежать. Впрочем, мне с детства хочется бежать, я уже говорил…
Барсик отстал, его шерсть неожиданно скрипела по стене, я оглядывался, и мне казалось, что по хребту пантеры пробегают синие искры.
Мария не хотела на пикник. Уистлер стал рассказывать про скорые дожди, про слепую слякоть, она грядет и будет длиться, длиться, про последний перед долгой зимой солнечный день, Мария не соглашалась. Она говорила, что у нее много работы, что солнечного дня не видать – облачность, на что Уистлер заявлял, что солнечный день он как-нибудь организует.
В номер заглянул Барсик.
Барсик вошел и уставился на Марию. Я подумал – бывают ли кибернетические блохи? Почему нет, если бывают кибернетические клопы-библиотекари, то могут быть и электронные блохи.
Барсик просительно зевнул. Уистлер тут же объявил, что пикник нужен Барсику, что старый кот в последнее время нервничает, так, что расчесал себе бок