– Дорогой, у Ванессы завтра концерт, кто меня подвезет к школе? – спросила я, подойдя к мужу, сидящему на диване в гостиной. Он перебирал прописанные врачом лекарства и собирался принять. Я сходила на кухню и принесла бутылку с водой для приема таблеток.
– Я, – ответил и проглотил одну крупную, продолговатую белую пилюлю.
– Ты сможешь поехать? – я вытаращила глаза.
– Да, поеду. – Дин откинулся назад, на спинку, и тяжело выдохнул.
– А ты сможешь столько высидеть?
– Да, смогу.
– Может, тебе лучше остаться дома?
– Нет, я поеду. Я уже позвонил Матильде, она тоже приедет смотреть концерт, чтобы поддержать Ванессу. И моя мама с Фредди приедут.
– Вот это да! – я была признательна, что родные Дина откликнулись на просьбу пойти поддержать мою дочь. – Спасибо, милый, за то, что пойдешь, и спасибо твоей семье, что согласились. Это так неожиданно.
В назначенный день к 7 часам вечера мы подъехали к зданию школы на двух машинах: нашей и матери Дина; старшая дочь мужа была с нами.
Чтобы старик Фредди не грохнулся с размаху об асфальт, я взяла его под руку. Все впятером, заплатив по 5 долларов за вход, вошли в актовый зал и заняли места ближе к сцене. Моя дочь солировала в большинстве танцев. С каждым новым танцем сидящая рядом свекровь спрашивала:
– Это Ванесса?
– Да, – шептала ей на ухо.
– А которая из них?
– Та, что в зеленом платье.
Мелани тут же поворачивалась к сидящему рядом Фредди и повторяла мои слова, так как оба не могли различить дочь в толпе девочек.
– Как себя чувствуешь, Дин? – спросила сидевшего глубоко в кресле мужа через 15 минут, наклонясь к уху. Я кожей ощутила, как тяжело ему сидеть в вертикальном положении.
– Все в порядке, – произнес мой герой. Но я понимала, что не все в порядке: он изнемогал, но решил уважить мою дочь в столь важный для нее день, интуитивно осознавая, что больше не сможет этого сделать. В этом был весь Дин: альтруист до мозга костей, не щадил себя в угоду другим.
Матильда сидела по правую сторону от отца и тоже снимала выступающую Ванессу на камеру телефона.
Ровно в 20.30 танцы закончились. Измотанный муж героически отсидел до финального танца и по окончании, качаясь и держась за стены школы, пошел на выход, бросив вскользь, что будет ждать в машине. Воспользовавшись нашим недолгим отсутствием, разложил сиденье и лег, чтобы частично облегчить муторное самочувствие. Еще через 30 минут мы были дома, и муж наконец лег в постель.
В период болезни дни от рассвета до заката стали напоминать День сурка, казалось, нет конца и края затянувшейся вечности. Те три месяца, что Дин болел, по ощущениям были сродни трем годам – никогда прежде время не тянулось так долго. И было неимоверно тяжело видеть, как муж угасает на глазах: из здорового, красивого мужчины превращается в маленькую, хилую скелетообразную мумию. Еще ужаснее было осознавать бессилие от невозможности помочь или облегчить его страдания.
За неделю до католического Рождества у моей дочери случился День рождения, а за пару дней до этого Ванесса подошла и с грустью в голосе заявила:
– Мама, как ты думаешь, Дин не стал хуже относиться ко мне?
– С чего ты взяла?
– Он больше не общается со мной, как прежде, не разговаривает после школы в машине и дома.
– Доча, он же болеет, ему тяжело говорить и сидеть, хочется побыстрее лечь и никого не видеть, его постоянно тошнит и рвет, разве ты не видишь?
– Да, но он совсем не обращает внимания, как будто меня рядом нет. Раньше мы вместе пели песни и слушали музыку после школы. – Ванесса была явно огорчена и задета непонятной переменой лучшего друга. В ее голосе и глазах не чувствовалось прежней уверенности в железобетонных отношениях с Дином, и морально, и по части обязанностей ставшего ей родным отцом. – Я скучаю по прежнему Дину и тем временам.
– Я знаю, доченька, я тоже скучаю по прежнему Дину. Но ему очень плохо и тошно, он не может вести себя, как раньше. Ты только представь, если бы тебя тошнило, а с тобой просилась поиграть 5-летняя девочка, смогла бы ты с ней играть? – В такие моменты я разговаривала с выросшей дочерью, как с маленьким ребенком, для меня она такой и оставалась.
– Нет.
– А ему в 100 раз хуже, чем просто тошнит. Его рвет и выворачивает наизнанку.
– Жалко нашего Дина, – с сожалением произнесла дочь, сидя рядом на кровати, и печально опустила голову вниз.
Я погладила дочь по руке, поцеловала и обняла. Ей тоже немало досталось от ситуации: впервые за 4 года в Америке она переживала ненужность и потерянность.
Дин на самом деле стал отдаляться и погружаться в свою болезнь. Он оставался молчалив и ни разу не пожаловался на боль или плохое самочувствие. Я заметила, что он стал меньше смотреть на меня, но это не задевало. Один раз даже подошла к зеркалу и вгляделась в изображение, чего не делала все последние недели. Да, изменения были налицо: резко углубились морщины у рта, появились новые гусиные лапки вокруг глаз, очертились углубления у носа и на подбородке. А ведь прошел всего месяц, это было начало болезни Дина, впереди ждал долгий процесс лечения и восстановления. Но мне уже было наплевать на внешний вид: я прекратила мазаться кремами и ухаживать за собой, все перестало иметь смысл. Единственно важным оставалось одно – поднять мужа.
Мои родные продолжали звонить по несколько раз на дню, переживая вместе со мной и поддерживая ежечасно. А я продолжала молча плакать каждый день.
В День рождения Ванессы Дин вручил ей блестящий пакет с подарком, к неожиданной ее радости. Дочь снова воспряла духом:
– Мама, смотри, что мне Дин подарил! – не было предела ее восторгу.
– Вот видишь, а ты говорила, он охладел к тебе. Разве равнодушный человек стал бы думать о тебе и дарить подарки?
– Я так рада, он стал прежним! – ликовала дочь.
Подарком оказался еще один новый айфон, который он ей обещал. Мой бедный муж, несмотря на болезнь и ожидание химиотерапии, умудрился съездить в магазин на шопинг, чтобы порадовать ребенка. Дин был редким альтруистом и продолжал им оставаться даже в тяжелой болезни.
В тот самый