Бедное создание было совсем крошечным – куда меньше, чем я ожидала – и страшно напуганным. Мне показалось, что оно еще и ранено, и сердце у меня болезненно сжалось.
– Привет, малышка, – ласково заговорил Уэст. – Как ты сюда попала?
Тут я заметила на шее и на груди у телочки что-то блестящее, металлическое.
Колючая проволока?
Уэст поднялся и, повернувшись к телочке спиной, зашагал обратно. Какого черта?
Я побежала за ним. Он что, собирается бросить эту несчастную малышку здесь? Ни за что! Я ему не позволю!
– Что ты делаешь? – завопила я во весь голос, не зная, слышит ли он меня сквозь ветер и дождь. Уэст шел дальше. – Уэстон!
Господи, давно ли у него такие длинные ноги? Когда он научился так стремительно шагать?
И почему уходит?
Наконец я догнала его, схватила за руку и развернула лицом к себе.
– Нельзя бросать ее тут! – закричала я. – Без тебя она пропадет! – От внезапно хлынувших слез защипало глаза. – Нельзя оставлять ее одну! Только не в такую бурю! Вдруг она погибнет? – Не дожидаясь ответа, я взмолилась: – Пожалуйста, не бросай ее!
Уэст молчал, устремив на меня нежный взгляд зеленых глаз.
Горячие слезы уже текли по щекам, мешаясь с холодным дождем. Не припомню, когда я в последний раз плакала – и в голове мелькнуло, что сейчас оплакиваю не только отбившегося от матери теленка.
– Пожалуйста! – повторила я.
Уэст привлек меня к себе и крепко обнял.
– Милая, я ее не оставлю, – прошептал он мне в самое ухо. – Ни за что.
Я отстранилась и взглянула ему в лицо.
– Тогда почему ты ушел? – всхлипнула я.
– Пошел за кусачками. Снимем с нее колючую проволоку, погрузим в машину и отвезем домой.
Вот оно что! Кусачки!
– Д-домой? – дрожащим голосом повторила я.
– Ну конечно, куда же еще?
Хм, хороший вопрос! Уэст поцеловал меня в висок.
– Под откидным сиденьем одеяло. Достань, хорошо? – Он отпустил меня и, нагнувшись, извлек из ящика с инструментами под водительским сиденьем кусачки. – Сейчас вернусь.
Я стояла под дождем и смотрела, как Уэст идет обратно к рощице. Когда он скрылся из виду, я залезла в кабину и разыскала одеяло, о котором он говорил.
Не прошло и пяти минут, как Уэст показался снова, теперь с телочкой на руках.
Увидев его под дождем, я, должно быть, ощутила то же, что чувствуют некоторые при виде мужчины с младенцем. Не могу назвать себя фанаткой младенцев, но, похоже, коровьи дети – совсем другое дело. Никогда еще на моей памяти Уэст не выглядел так хорошо.
Ковбой в мокрой белой футболке, липнущей к телу, в коричневой ковбойской шляпе, несет на руках маленького теленка, которого только что спас от бури…
Что тут еще сказать? Да и нужны ли слова?
Он подошел к машине. Я открыла пассажирскую дверь и выпрыгнула ему навстречу, но одеяло оставила в кабине – не хотела, чтобы оно намокло.
– Милая, тебе придется перелезть назад, – сказал Уэст.
Не возражаю против акробатических упражнений – хотя, конечно, предпочла бы демонстрировать Уэсту ловкость и гибкость совсем в другой обстановке! Однако делать было нечего. Не слишком грациозно я перебралась в заднюю часть кабины.
Уэст осторожно положил телочку на застеленное одеялом сиденье и накрыл тем же одеялом сверху. Она смотрела на него, как Вейлон – с таким же абсолютным обожанием.
Уэст бегом обошел машину, прыгнул за руль и захлопнул дверь. Лишь тогда я заметила, что на рубашке у него расплывается багровое пятно.
– Что случилось? – спросила я, даже не стараясь скрыть беспокойство в голосе.
– А что? – ответил он.
– У тебя кровь, – сказала я. – Здесь, на ребрах.
Уэст взглянул на себя и тяжело вздохнул.
– Должно быть, на проволоку наткнулся. Даже не почувствовал. Приедем домой – разберусь.
С этими словами он завел мотор, и мы рванулись с места. Всю дорогу я смотрела то на телочку – должно быть, самое милое существо на свете, то на Уэстона – несомненно, лучшего в моей жизни человека.
Когда мы завели машину в гараж, раскаты грома раздавались уже над самой головой. Я заметила, что в гараже нет машины Амоса, и от души понадеялась, что он сейчас где-нибудь в безопасности.
Уэст вышел из машины, открыл дверь, ведущую в дом, затем вернулся и взял на руки телочку. Я шла следом.
Виляя хвостом, выбежал Вейлон – хорошо, что сегодня он остался дома! Я присела и хорошенько почесала его за ушами.
Уэст опустил телочку на собачью подстилку у двери, ведущей в дом. Потом отправился куда-то в глубину гаража и вернулся оттуда с обогревателем и стопкой одеял. Обогреватель он включил в сеть, из одеял соорудил уютное гнездышко.
– Милая! – позвал он. Это меня. – В холле в стенном шкафу есть грелка. Принесешь? Она будет справа, как только откроешь дверь.
Я кивнула, побежала в дом за грелкой, нашла ее и как можно быстрее вернулась в гараж.
Уэст и Вейлон устроились рядом с телочкой. Уэст, как видно, уже промыл ее раны – шоколадная шерсть больше не слипалась от крови, на ней не было видно темных пятен. Быстро, пока он не заметил, я достала из кармана телефон и сделала снимок.
Хотелось сохранить этот момент.
– Спасибо! – сказал Уэст, увидев меня с грелкой.
Я протянула ему грелку, он включил ее на малую мощность и положил рядом с телочкой, у которой уже закрывались глаза.
– И что дальше? – спросила я.
– Дальше надо дать ей имя, – ответил он.
Я ожидала любого ответа, только не этого! Должно быть, заметив мое недоумение, он объяснил:
– Отбившихся от стада малышей мы приносим домой и выращиваем сами. У всех таких телят есть имена. Пока я рос, у нас жили Долли, Пэтси, Тэмми и Риба.
Я не большой знаток кантри-музыки, однако принцип уловила. Так что назвала имя первой же певицы, пришедшей в голову:
– Может быть, Лоретта?
Уэст улыбнулся в ответ.
– Лоретта? По-моему, отлично!
Протянув руку, он почесал Лоретту за ушком, а она ткнулась носом ему в ладонь.
– Ближе к ночи мы ее покормим. А сейчас надо, чтобы она согрелась и отдохнула. – Словно по его команде, телочка закрыла глаза. – И завтра покажем ее ветеринару.
Я кивнула: звучало вполне разумно.
– Но сейчас с ней все в порядке? – спросила я.
– Все хорошо, – ответил он. – Вейлон за ней приглядит. Если что-то будет не так, он даст знать. Я оставлю ей возле