– Ты лжешь, скотина! – Майкл хорошенько его встряхнул. – А сейчас говори мне правду!
Квинт сглотнул.
– Мне нужно хлебнуть, ну хотя бы глоточек, молодой Вернер, чтобы поправиться.
Майкл отпустил его и отступил на шаг назад.
– Ладно, давайте пейте. Может, у вас разум прояснится.
Квинт рванулся к изголовью кровати и схватил стоявшую на полу бутылку с ромом. Вскинул ее и принялся жадно хлебать, оторвался, подышал и снова отпил. Когда он, наконец, поглядел на Майкла, то уже не пошатывался.
– Значит, правду хотите знать, да? – с ухмылкой спросил он.
– Если вы ее знаете, то – да.
– Вам может не понравиться то, что услышите.
– Позвольте мне об этом судить. А если я узнаю, что вы мне врете, вас ждет тюрьма за кражу. Или петля палача за убийство.
Квинт нагло улыбнулся, его уверенность возросла от выпитого рома.
– Когда вы услышите от меня то, что я вам скажу, ни в какую тюрьму вы меня не отправите. И будете рады заплатить, чтобы я держал язык за зубами.
Майкл пристально смотрел на него холодным взглядом.
– Вы знаете, что миссис Ханна ждет ребенка?
– Да.
– А вы знаете, что это ребенок ваш?
Майкл напрягся.
– А вам это откуда известно?
– А оттуда, что девка мне сама в этом призналась! – злорадно выпалил Квинт.
Майкл, тщательно скрывая от Квинта свою реакцию, почувствовал, как начинает светиться от счастья. Ханна носит его ребенка! Но тотчас же последовала мысль, омрачившая всю радость: «Тогда почему она сбежала?!»
Квинт опять поднял бутылку и снова отхлебнул из нее. Потом вытер губы. Затем, словно одумавшись, протянул бутылку Майклу:
– Хотите хлебнуть, молодой Вернер?
– С негодяями не пью!
– Захотите глотнуть, когда узнаете…
– Да говорите же! – с нетерпением вскрикнул Майкл.
– С радостью, молодой Вернер. – Квинт присел на краешек кровати. – Сейчас я расскажу вам всю правду о Ханне Маккембридж и ее отце. А когда вы все узнаете, то не захотите, чтобы фамилия Вернер как-то связывалась с девкой, которую когда-то звали Ханна Маккембридж…
Часть четвертая
Ханна
Глава 21
– Мне говорили, что нас радует любовь,
Как солнце, сердце греет нам.
Я полюбила, и вот сотни огоньков
В душе проснулись, как у многих юных дам.
Но лгали мне, любовь есть боль,
Из-за нее лишь слезы и одна юдоль.
Нашла любовь, но чувство уже кончено,
Лью слезы теплые, но сердце холодно.
Ханна допела песню под громкие аплодисменты и крики многочисленных мужчин и нескольких женщин, сидевших на стульях и скамьях, которые занимали больше трех четвертей общего зала ее таверны «Четверо за всех».
Песенка была новая, нынче вечером ее исполнили впервые. Когда тонкие пальцы Андре замерли над клавесином, и аплодисменты стихли, Ханна отвесила публике легкий поклон.
– Благодарю вас, дамы и господа, за ваш теплый прием. Теперь хотелось бы представить моего аккомпаниатора, Андре Леклера, а также автора музыкальной пьесы, которую вы любезно позволили нам исполнить.
Она взмахнула рукой, и Андре, элегантный в золотисто-белом наряде и белоснежном парике собственного изготовления, встал с табурета и прошел к ней.
– Мой дорогой друг и ваш любезный хозяин на весь вечер, Андре Леклер!
Андре взял Ханну за руку. Аплодисменты усилились. Ханна снова поклонилась, Андре сделал легкий реверанс.
Под звуки аплодисментов он сказал:
– Сударыня моя, вы, как всегда, делаете честь моим никчемным стихам и музыке.
– Честь! – Она тихонько фыркнула. – Вы мошенник, Андре. И знаете, что чрезвычайно обожаете собственные произведения.
– Возможно, что и так, мадам, – пробормотал он сквозь смех. – Но, э-э… приятный голос не умаляет их очарования. И не забывайте, кто вас научил петь, дорогая Ханна.
Прикрыв улыбку рукой, Ханна ткнула его локтем в бок.
Когда аплодисменты стихли, из публики раздались крики:
– Еще! Еще!
– Прошу прощения. – Ханна подняла руки. – Мы даем одно представление за вечер. Это наше правило. Теперь, с вашего позволения, дамы и господа…
Она поклонилась в третий раз, теперь гораздо ниже, так что мужчины вытянули шеи, а кто-то даже встал, чтобы получше рассмотреть смелое декольте ее платья, сшитого для нее Андре.
Затем она добавила:
– Однако я уверена, что вы сможете уговорить мсье Леклера поиграть для вас.
Затем Ханна быстро сошла с маленькой сцены и по скрытой за портьерами узенькой лестнице поднялась на второй этаж. Таверна не сдавала комнат для проживания, весь второй этаж был переделан в спальни для Ханны и ее спутников.
Она с улыбкой поднималась по ступеням, вспоминая совет Андре, когда впервые начала петь, и публика требовала еще и еще. «Всегда оставляйте их в желании, сударыня моя. Вы должны относиться к ним как к возлюбленному, неустанно дразня их и мучая. Если они добьются своего, то могут и не вернуться. Но оставьте их желать еще, и они возвратятся. Естественно!»
Обычно Андре был прав. Ханна громко засмеялась. Но так было не всегда. В их первой таверне в Бостоне он ввел одно нововведение, от которого их постигла катастрофа, прежде чем они по-настоящему начали дело…
На вершине лестницы она заметила, что дверь в комнату Мишель приоткрыта. Ханна осторожно открыла дверь пошире и на цыпочках вошла в комнату. На столике догорала одинокая свеча, Бесс дремала в кресле-качалке рядом с колыбелью.
Бесс резко проснулась.
– Тише, девочка. Она спит.
Ханна подошла к колыбели и встала, глядя на спящего ребенка. Ее ребенка, ее и Майкла. Родился не сын, как она надеялась, но Ханна все равно радовалась. У девочки были мамины огненно-рыжие волосы и длинные ресницы, но темные глаза и черты лица явно были от Майкла. Она спала, длинные ресницы, словно перья, прикрывали ее глаза.
Ханна как-то спросила Андре, какое французское имя соответствует английскому «Майкл».
– Мишель… но я вроде бы не слышал, чтобы так называли девочек.
– Пусть будет Мишель. Мне хотелось, чтобы ребенок Майкла был мальчиком, но поскольку это не так…
Ханна глядела на дочку, и сердце ее наполнялось любовью. Если бы только Майкл мог ее видеть! Ханна попыталась отогнать мысли о нем. Стоял март 1721 года. В Вирджинии уже весна, но здесь, в холодном климате Новой Англии, она задерживалась. С того дня, когда Ханна в последний раз виделась с Майклом Вернером, прошло больше двух лет. Глупо было бы полагать, что после столь долгого времени она все еще любит его. Но в такие моменты, глядя на спящую дочку, мысли о Майкле прорывались в ее сознание.
Ханна