– Можно свинью искупать в духах, а от нее все равно будет нести свиньей, – язвительно заметила Ханна, поднимаясь по лестнице.
Андре смотрел ей вслед с довольной и несколько меланхоличной улыбкой. Во всем своем широчайшем кругу общения он никогда не встречал женщины, обладающей такой же одаренностью, шармом и красотой, как Ханна Вернер. Она прекрасно научилась танцевать меньше чем за месяц, и если бы он не придерживал ее, то она превзошла бы его в игре на клавесине. Это и впрямь была огромная потеря. Во Франции она бы стала известнейшей красавицей, за которой бегал бы весь королевский двор. Андре отвернулся и направился в музыкальную гостиную.
Раздеваясь в своей комнате наверху, Ханна по-прежнему думала о Малколме. Ей казалось, она знает, что его тревожит. После примерно первой недели супружества его любовный пыл пошел на убыль. Он все так же ложился с ней, медленно и нежно ласкал ее, и, вероятно, любил ее больше прежнего, однако случались моменты, когда он не мог воспользоваться своей мужской силой.
И несмотря на удовольствие, которое Ханна испытывала во время прелюдии, она так и не испытала истинного наслаждения, и ее смутно мучила какая-то неудовлетворенность.
Однако самое важное, по крайней мере, для Малколма, в чем Ханна была уверена, состояло в том, что она еще не зачала. Ему безумно хотелось иметь сына и наследника, и он в итоге решился ей в этом признаться. Ее месячные пришли и ушли, а она еще не зачала. Винить ли ей в этом себя?
Наконец, Ханна рассказала все Бесс.
– Девочка, он уже немолод, наш хозяин, – ответила Бесс. – Очень часто мужское семя с возрастом слабеет.
– Но я слышала, что есть средства, любовные зелья, всякие варева, от которых мужская сила растет.
Бесс раскатисто рассмеялась.
– Да это бабьи сказки, деточка! Ты думаешь, что я это все не перепробовала? А вот детей у меня нет. Господи, как же я мечтала, чтобы вокруг меня бегали детишки. – Это был один из тех редких моментов, когда Бесс позволила показать свою грусть Ханне. Но потом снова рассмеялась. – И не думай, что это оттого, что я плохо старалась. Я спала со многими мужчинами и получала удовольствие. И почти все они завели детей от других девчонок.
– Так что же мне делать, Бесс? Малколм так хочет сына!
– Он спит с тобой?
Ханна почувствовала, как заливается краской.
– О да. Почти… – Она сглотнула. – Почти каждую ночь.
– Время, милая, только время покажет. – Бесс похлопала Ханну по плечу. Лицо ее посерьезнело. – Не хочется мне это тебе говорить, милочка, но дело может быть в тебе. Иногда Господь располагает делать женщин бесплодными… вроде меня.
В тот вечер за ужином Малколм Вернер мрачно произнес:
– Завтра мне придется съездить в Уильямсбург. Там пройдет торговля рабами, а мне нужно нескольких прикупить. Я много лет не покупал рабов, и рук на полях становится меньше. Этой зимой надо расчистить под посевы восемь гектаров земли, и мне понадобятся работники.
– Рабство – недостойное общественное устройство, – скривился Андре.
Бледное лицо Вернера вспыхнуло.
– Думаете, я этого не знаю? Однако это неизбежное зло, если экономика Вирджинии хочет выжить в ее теперешнем виде.
– Негоже обращать в раба человека, любого человека.
– Поправьте меня, если я ошибаюсь, мой дорогой Леклер, но я слышал истории о том, в каких условиях живут крепостные в вашей цивилизованной стране. Если эти истории – правда, то они немногим отличаются от рабов. Вообще-то я склонен полагать, что некоторые рабы в Вирджинии живут лучше, чем многие ваши крепостные. К тому же ваши соотечественники…
Ханна перестала слушать их спор и сосредоточилась на еде, слегка улыбаясь. Почти каждый вечер между Малколмом и Андре разгорались жаркие споры по разным вопросам. Иногда споры затягивались далеко за полночь в кабинете Малколма.
Андре прочно обосновался в «Малверне». Ханна знала, что Малколм отнюдь не возражал, чтобы француз жил у них, сколько ему заблагорассудится. Она была уверена, что знает причину этого: Андре был увлекательным собеседником, и Малколму нравились разговоры с ним, даже когда они расходились во мнениях – что происходило очень часто.
На следующий день ранним утром Малколм Вернер отправился по своим неприятным делам. Ехавшая в Уильямсбург группа напоминала караван. Первой двигалась коляска с Вернером, лошадьми правил Джон. Рядом с Джоном сидел надсмотрщик Генри. За ними шли две повозки с работниками – повозки отвезут в «Малверн» новых рабов.
Обязанность выбирать рабов Вернер, в отличие от остальных плантаторов, возложил на Генри. Вернер не мог заставить себя покупать людей. Его тошнило всякий раз, когда он приезжал на торги и видел, как плантаторы рассматривают рабов на помосте: щупают мускулы, заглядывают в рот и смотрят зубы, словно перед ними лошадь. Наблюдать такое было унизительно, и Вернеру оставалось лишь гадать, насколько это было унизительно для стоявших на помосте рабов. Да, он однажды видел, как плантатор изучал мужское достоинство негра, рассчитывая сделать из него производителя!
Чтобы отвлечься от мыслей о том, что ждет его позже, он стал думать о собственных горестях. Много дней он размышлял о Ханне и своих неудачных попытках зачать ребенка. В периоды наибольшего уныния Вернер понимал, что его женитьба на ней была ошибкой. Не то чтобы он не любил ее, наоборот, с каждым днем он любил ее все больше. Он знал, что на свадьбе и после нее среди приехавших распространились колкие шуточки о том, что мужчина в его возрасте женится на семнадцатилетней девчонке. В женитьбе на женщине много младше себя не было ничего необычного, особенно в стране, где мужчин гораздо больше, чем женщин. Но разница в возрасте между ними была слишком велика… Сальные остроты и грубые шутки его не заботили. Но сильно огорчали неудачи в постели. Вначале он с радостью думал, что к нему вернулся былой мужской пыл. Немного прошло времени, прежде чем он понял, что ошибался.
Теперь Вернер понимал, что все это была иллюзия, мимолетное ослепление. Было унизительно осознавать, что ему все труднее и труднее исполнять супружеские обязанности. А после любви он совершенно выдыхался, сердце колотилось и временами сильно болело, ему иногда требовалось много времени, чтобы дыхание пришло в норму. Все это напоминало ему о том, что все люди смертны, и пугало его.
Но это было не самое страшное. В конце концов, общеизвестным фактом являлось то, что женщины не получают удовольствия во время соития, они лишь терпят его ради наслаждения мужчин. Но если бы он только смог зачать ребенка! Господи боже, как же сильно ему хочется иметь сына, который унаследует «Малверн» после его ухода!
После этих