Меня встретила Шарлотта и дети, адмирал Филдхауз и еще довольно много людей. Это должно было стать очень волнующей встречей, но мои мысли были уже на следующем мероприятии. Мне предстояло быть на встрече с тридцатью или сорока лучшими представителями с Флит-стрит.
– Рады приветствовать Вас дома, адмирал, – сказал первый из них.
– Хорошо, тогда вопрос. Как вы объясните катастрофу в Блафф Коув?
Я малодушно представил им ответ А6 – умело сформулированное уклонение и подумал: «Господи! Как хорошо, что мы не проиграли войну, если задают такие вопросы при победе».
Остаток дня довольно туманный. У меня не было выходных с начала марта. Я изо дня в день все эти месяцы находился в состоянии полной концентрации, мне было очень трудно со всем этим иметь дело. Я практически ни с кем не встречался за исключением узкого круга лиц, с которыми я работал в течение этого длительного времени. Я даже не видел с февраля месяца приличной телевизионной программы. Теперь я столкнулся лицом к лицу с кажущейся враждебной группой на всеобщем обозрении. Мне это совсем не понравилось.
Но я прошел через это. Взял недельный отпуск и вместе с Шарлоттой забрался на несколько дней на мою небольшую яхту и отдыхал около Солента. Потом я возвратился в офис в Портсмуте, пытаясь продумать различные пути всех форм уклонения от появления в обществе, особенно когда «Гермес» вернулся домой.
Это случилось 20 июля. Ночью «Гермес» бросил якорь на Спитхеде, за пределами Портсмутской гавани. На следующее утро, еще до того, как они вошли в эту огромную военно-морскую базу для шумной, восторженной встречи, я вышел на рейд для встречи их неофициально, осуществив пятнадцатиминутную поездку в адмиральском катере командующего Королевской военно-морской базой. Я поднялся по сходне правого борта после захождения[89], выполненного па трубах и горнах в соответствии с военно-морским церемониалом и требованиями старинной традиции. Но эти звуки были для меня такими знакомыми, что я едва слышал их, отраженных эхом от этих исторических вод, по которым ходили гораздо более великие флотоводцы, чем я. На юте было тихо – он изолирован от полетной палубы, находящейся над ним. Там были построены все офицеры, которых я знал и с которыми работал, от командира корабля до младшего лейтенанта.
В тот момент я всем своим сердцем был рад видеть каждого из них. Они были моими товарищами по несчастью – так много между нами того, чего нельзя выразить словами! Ведь мы же были привязаны друг к другу тем взаимным доверием, какое испытывают только люди, сталкивающиеся с самой серьезной опасностью. Я предполагаю, что так всегда бывает после сражения (независимо от того, выиграли вы его или проиграли) и скорее всего в этом особенном месте, на виду у Англии, но еще не совсем дома.
Думаю, мне удалось сказать что-то вразумительное и понятное большинству из них. Но даже сейчас, восемь лет спустя, когда я пишу эти строки, к горлу подкатывает ком и каждое слово дается с трудом. Желая сказать им всем несколько волнующих слов прежде, чем покинуть их, я почувствовал слезы на глазах и заспешил назад к Портсмуту, оставляя их готовиться к триумфальному, слезному возвращению.
Как только «адмиральский катер» доставил меня в базовый офис, я не смог удержаться и посмотрел на этот большой, серый, потрепанный морем военный корабль – мой дом в течение самых печальных трех месяцев моей жизни. И пока я смотрел, меня не покидала мысль, стоило ли это таких усилий.
Это не тот вопрос, на который нужно ответить просто «да» или «нет» и на этом остановиться, хотя мы должны достаточно ясно показать: мы как нация очень не одобряем взятие под свой контроль территорий военным путем.
В этой связи хочется сказать что-то определенное. Чего это стоит? Чем мы готовы за это заплатить? Мои беспристрастные оценки относительного истощения не должны заслонять перед вами стоимость человеческой жизни, отданной за принцип. Показатель смертности среди британских сил в Фолклендской войне был примерно таким же, как и смертность на дорогах в Англии за тот же самый период. Который из них является более расточительным или менее заслуживающим внимания? Официальные данные говорят нам о том, что человеческие потери с обеих сторон вместе значительно превысили число жителей на островах. Имело ли это смысл? Тем, чьи близкие родственники не вернулись домой, нет утешения. И я не могу его им дать, как бы я этого не хотел. Раненые, получившие моральную травму, и даже те, кто не остался инвалидом, едва ли почувствуют себя лучше.
Относительно финансовых потерь – мы потеряли два эсминца, два фрегата, большое контейнерное судно, ТДК, двадцать четыре различных вертолета и десять «Харриеров». Мы израсходовали значительное количество боеприпасов, ракет, торпед, глубинных бомб, запасных частей, топлива… Список почти бесконечный, и все это потребует впоследствии замены. Кроме того, потребуются большие деньги для продолжительной обороны Фолклендских островов. Хотя у меня могут быть личные взгляды, вопрос о том, стоит ли тратить X миллионов на Фолклендские острова вместо Y миллионов на Гибралтар или Z миллионов на национальную службу здравоохранения, может решить только правительство от имени избирателей.
Но в любом случае вопрос «было ли это оправдано?» остается. Мы должны спросить себя, правильным было идти в Южную Атлантику и сражаться за Фолклендские острова почти так, как будто мы защищаем побережье Гемпшира? Это всегда сводится к вопросу о принципе. Нашим ответом была фундаментальная черта британского характера. Те, кто погибают в сражениях, всегда платят слишком высокую цену, и в Южной Атлантике, как и во многих других войнах, они умерли во имя идей, которые мы отстаиваем.
Выражаясь более формально, они погибли, потому что мы верим в верховенство закона для установления норм человеческого поведения. Но они также погибли, потому что мы как нация везде, где бы мы ни были, гордимся той странной британской агрессивной пренебрежительностью. И поэтому в некотором смысле они погибли за то характерное британство, которое есть у всех нас.
Итак, в конце концов было ли правильным вести эту жестокую битву в Южной Атлантике? Я полагаю, что мне будут задавать этот вопрос еще много раз. И каждый раз передо мной встают воспоминания о потерянных товарищах. Но ответ будет всегда – да.
Эпилог
Спустя несколько лет после прекращения военных действий в Южной Атлантике, мне часто приходилось слышать фразу: «Это была скверная небольшая война, не так ли?» Как часто мы слышим, что в Ольстере, Малае, Корее, Кении