— Почему же? — не понял Хани.
Зеленоватый дым обвился вокруг головы Рюби, и Хани померещилось, что ее золотистые глаза вдруг запылали мертвенным синеватым светом, тонкие черты лица исказились, нос отвис крючком, изо рта выглянули желтые клыки. Он помотал головой, прогоняя кошмар.
— Нужно знать историю Большого Болота, — пояснила она.
Хани на всякий случай даже хлестнул себя ладонью по щеке. Потом, зашипев от боли, приоткрыл правый глаз. Рюби снова стала прежней. Внезапно глухим сиплым голосом заговорил Чани:
— Брат прав. Нам нельзя больше оставаться на этом месте. Но идти, доверяясь этой тропинке, было бы глупо. На Большом Болоте нельзя ошибиться дважды. Впрочем, я выведу вас отсюда.
— Ты? — изумился Хани.
— Да, я!
Рюби пристально посмотрела на него, покачала головой, но ничего не сказала.
Чани закрыл лицо ладонями, и Хани испугался, глядя, как стремительно белеют его руки, на которых вдруг резко проступили подсохшие царапины от осоки и жесткой травы, неотмытые пятна грязи.
Потом Чани обеими руками взял свой меч за лезвие и протянул рукоятью вперед, словно предлагая кому-то невидимому взять его. Там, куда была устремлена рукоять меча, вдруг вспыхнуло мутное багровое пламя, и прямо из Болота в небо взлетело огромное облако черного дыма. Оно стремительно расползалось, гася и без того слабый свет.
В полумраке лицо Чани белело, как гипсовая маска, черные тени легли на закрытые глаза. Он перехватил меч в правую руку, медленным движением сдвинул рукав на левой, обнажив ее до локтя. У Хани затряслись руки, он боролся с сильнейшим желанием зажмуриться и заткнуть уши. Внезапно Чани стремительным, почти неуловимым движением, напоминавшим бросок змеи, полоснул себя мечом по левой руке. Темная дымящаяся струйка крови побежала по холодно поблескивающему серебристому лезвию и пропала бесследно, впитавшись в металл, словно это был сухой песок. В то же самое мгновение яркая многоцветная вспышка ударила по глазам, как близкий просверк молнии. Это семь невзрачных блеклых камешков на рукояти меча вспыхнули всеми цветами радуги: красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый… Они сверкали, разбрасывая колючие лучи и освещая Болото. А еще немного погодя словно маленькое солнце загорелось в руке Чани — сначала края лезвия засветились дрожащим синим светом, потом весь меч. С каждой секундой сияние становилось все ярче, лезвие удлинялось на глазах, и вскоре в руке Чани оказался играющий пронзительным чистым бирюзовым светом длинный прямой меч, ничем не напоминавший короткий неуклюжий гладиус, каким он был еще совсем недавно.
— Значит, ты вспомнил… — тихо прошептала Рюби, но Хани, стоявший рядом с ней, услышал. — Не думала, что это произойдет так быстро. И здесь… Но, видимо, так надо.
Все тем же сиплым незнакомым голосом Чани приказал:
— Идем!
— Куда? — глупо переспросил Хани.
Но брат, не слушая его, не обращая внимания на кровь, хлеставшую из рассеченной руки, поднял светящийся меч высоко над головой, как факел, и стремительно зашагал вперед. Только черная пена брызнула из-под сапог. Ни о чем не думая, Хани опрометью бросился следом, за ним поспешила Рюби. Чани шел, не глядя на уходящую куда-то вправо тропу, шел быстро и уверенно, точно родился и вырос в этих местах и они были ему знакомы до последней травинки. Запыхавшийся Хани с трудом поспевал за ним. Он еще успел заметить, как закрылась, задергалась тропа и утонула в грязи.
Вскоре далеко впереди из Болота показался высокий пологий холм. Чани почти бегом устремился к нему. Измученные, грязные путники с радостью ощутили под ногами прочную землю — твердую и надежную.
Но тут Чани пошатнулся и упал ничком. Хани бросился к нему, перевернул на спину и испуганно вскрикнул, увидев бледное, почти прозрачное лицо брата.
— Надо поскорее перевязать его. Он потерял слишком много крови, — сказала подошедшая Рюби.
Хани сбросил на землю свой мешок, выхватил оттуда чистую рубашку, поспешно разорвал ее на полосы и бережно замотал левую руку брата. Полотно потемнело и набухло, но кровотечение остановилось.
После этого Хани осторожно спрятал светящийся меч в ножны. Рукоятка была теплой и вроде даже мягкой на ощупь. Убедившись, что с братом все в порядке, Хани спросил, с любопытством озираясь:
— Куда это мы попали? Я не слышал, что в Большом Болоте есть острова. Ведь мы из него так и не вышли?
Рюби кивнула.
— Верно. И прошли мы только половину пути. Но зато самую трудную половину. Дальше будет гораздо легче. Мы пойдем по заброшенной дороге, которая сохранилась даже в Большом Болоте.
— Но что это за место? — повторил свой вопрос Хани.
— Столица великого и могучего королевства, владевшего всем островом. И даже Акантоном. Хотя тогда он назывался иначе.
— Сто-олица? — недоверчиво протянул Хани. — Это?
— Да.
— Не может быть!
— Может. Когда-то здесь стояла Джайнангала Стобашенная, столица могущественных королей Анталанандура Счастливого.
— Действительно, счастливого, — скептически усмехнулся Хани, глядя назад, на Болото.
— Разве ты никогда не слышал об этом государстве? — удивилась Рюби. — О нем сохранилось много преданий. Принцесса должна была рассказать вам хоть что-то.
— Нет.
— Тоже понятно, — кивнула Рюби. — У нее были на то причины. Особенно если она видела ваши мечи. — Хани незаметно погладил рукоять своего, наверное, он такой же волшебный, как и у брата. — Видела и догадалась, что это такое. Хотя нет, вряд ли… Откуда ей знать. Тан-Хорез слишком молод, чтобы в нем могла ожить старина… Разведи костер и укрой его получше. — Она указала на Чани. — Ему сейчас нужно тепло. Хотим мы того или нет, но придется сделать остановку, пока твой брат не окрепнет. Он очнется слабым, как ребенок. А я пока расскажу тебе кое-что…
Никто не помнит истоков Анталанандура, они бесследно теряются в дали минувших веков. Самый прочный пергамент трижды успел сгнить, самые яркие чернила четырежды выцвели…
Было время, когда Анталанандур рос и креп. Строились новые города, прокладывались дороги. Отважные путешественники бесстрашно проникали в чащи глухих лесов, поднимались на заснеженные горные перевалы, пробивались сквозь тяжелые северные льды. Следом за ними приходили другие — нетерпеливые, жаждущие нового. И поднимались стены еще одного города, распахивались и