– Что вы! Тогда надо прекратить купаться, – отвечал тот.
– Ну вот еще… Просто у меня с вечера голова болела. Сегодня утром встала тоже с головной болью… Но теперь ничего…
Доктор, пожав плечами, согласился:
– Впрочем, здесь это бывает часто, но, в самом деле, мало обращают на это внимания.
Глафира Семеновна сказала доктору, думая, что он разгласит об ее обмороке на пляже, но он никому ничего не сказал. Тщетно она потом прислушивалась, не заговорят ли на пляже об ее обмороке, но никто не обмолвился ни единым словом.
Она перестала быть новинкой, и о ней забыли, обратив все свое внимание на сестер-американок, которых после их второго купального дебюта повезли куда-то завтракать в загородный ресторан, устроив там нечто вроде пикника. Она видела, как пронесся по улице Мэрии громадный высокий шарабан с красными колесами, запряженный в шестерку лошадей, видела, как в нем, среди десятка старых и молодых мужчин, сидели сестры-американки в клетчатых платьях и красных шляпах, а кондуктор, одетый жокеем, пронзительно трубил в медный рог, требуя очищения дороги для экипажа. Среди мужчин, сидевших в шарабане, она заметила английского лорда в белом цилиндре с зеленым вуалем и Оглоткова.
– Дураки! – вырвалось у нее им вслед.
Поклонников при ней не было уже никаких, и она прогуливалась по пляжу только с доктором и его теткой старухой Закрепиной, разговаривающей только о своем Бобке. Она вспомнила о турке, атташе из «египетского посольства», и подумала: «Уж хоть бы турок этот при мне находился, нужды нет, что его считают за армяшку или жида, а то и его нет, и он куда-то скрылся» и тут же спросила доктора:
– А где, скажите, этот турок – атташе из египетского посольства, которого вы считаете за жида?
– Как? Да разве вы не знаете? Его третьего дня поймали в казино в шулерстве и чуть ли даже не поколотили, – отвечал доктор. – Только какой же он атташе! После этого вот и этот поваренок, что продает пирожки, атташе, – указал он на подростка в белой куртке и с корзинкой в руках. – Он просто одесский жид. Здесь много таких самозванцев. Ведь паспортов здесь не требуют в гостиницах – ну и называйся как хочешь. Нигде нет столько подложных графов, как здесь.
– Но как же Оглотков-то?..
– Что Оглотков! Оглотков беньера какого-то произвел в испанского гранда. Оглоткова-то этот жид в феске и наказал на известную толику. Оглотков создает себе аристократию. Я удивляюсь, как он вашего супруга не выдал кому-либо за графа, – кивнул доктор на Николая Ивановича, мимо которого они проходили.
Николай Иванович в это время сидел на галерее купален в позе орла парящего, а итальянец-скульптор лепил с него бюст.
Глафира Семеновна скучала, но все еще надеялась, что на нее обратят внимание. Она ждала о себе корреспонденции из Парижа и думала, что хоть газетная статья заставит биаррицкую публику интересоваться ею. Но вот прибыл и номер Le Vent de Paris из Парижа с корреспонденцией из Биаррица. Номер газеты этой принес Ивановым доктор Потрашов, как и в первый раз перевел им по-русски корреспонденцию, но в корреспонденции этой говорилось только о несчастном случае с молодым русским офицером Николаем де Ивановым, которому выброшенное волной бревно ударило в лицо и, выбив несколько зубов, повредило щеку и глаз, а о Глафире Семеновне ничего не было сказано.
Выслушав корреспонденцию, она чуть не заплакала.
– И здесь-то все переврали! Скоты! – воскликнула она. – Что они могут написать хорошего, если они не потрудились даже узнать, что этот случай был не с офицером, а с русским коммерсантом. Несколько зубов… Господи! Ведь можно же так наврать! О муже, с которым ничего даже и не случилось, пишут черт знает что, а о жене его, о которой говорил весь Биарриц, – ни слова.
Доктору было смешно от расходившейся Глафиры Семеновне, но он не сказал ей ни слова, оставил газету и ушел.
В это утро Глафира Семеновна даже не купалась.
«Не для кого. На пляже даже никого и знакомых-то нет, – сказала она себе. – А тут раздеваться да напяливать на себя купальный костюм, а потом опять раздеваться. Канитель».
Она уже начала подумывать об отъезде из Биаррица.
«Не съездить ли разве в Испанию, не посмотреть ли, какие такие настоящие испанцы? – задала она себе вопрос. – Генерал Квасищев уехал туда и сказал, что проживет в Мадриде неделю. Вот и нам катнуть туда, благо там есть один знакомый. Старикашка поехал туда красивых женщин посмотреть, но ведь есть же там и красивые мужчины».
Глафира Семеновна оставила покуда вопрос этот открытым, но на следующий день решила, что нужно уезжать из Биаррица, и уезжать как можно скорей. В Биаррице делалось уж скучно. На пляже публики было еще меньше, чем вчера. Русская речь, звеневшая когда-то во всех уголках, совсем редко слышалась.
– Разъехалась, что ли, русская-то публика? – спросила Глафира Семеновна, встретившись с доктором. – Многих, очень многих я не вижу на пляже.
– Уехали. Многие уехали. В эти два дня более доброй половины русских как помелом вымело из Биаррица, – отвечал доктор. – Я считаю, что русский сезон здесь кончился, хотя обыкновенно он длится до ноября.
– Что за причина?
Доктор улыбнулся.
– Могу вам объяснить, – проговорил он. – Причина верная. За последние дни мой патрон, фабрикант, выиграл здесь в казино в баккара более полутораста тысяч франков. Кого он обыграл? В большинстве русских. Русские, как и все путешественники, приезжают сюда с заранее определенной ассигновкой прожить в Биаррице такую и такую-то сумму, то есть такую, какая у них есть в кармане. Суммы эти были уж в остатках. Мой московский патрон, не стесненный в денежных средствах при игре, выгреб все эти остатки из карманов наших милых соотечественников. У них осталось деньжат только-только, чтобы доехать домой в Россию, а у некоторых и этого не осталось. Может быть, также пришлось перстни бриллиантовые пускать в оборот. Здесь это бывает зачастую. И вот все русские, очутившись обыгранными, как можно скорей бросились вон из Биаррица, чтобы не проедаться. Русский сезон кончился. Его мой патрон кончил раньше времени, – уверенно кивнул доктор и при этом прибавил: – Хорошо, что ваш муж не из игроков, а то и ему не поздоровилось бы.
– Я тоже, доктор, думаю уезжать. Здесь больше делать нечего. Скучно, – сказала ему Глафира Семеновна.
– Совершенно верно. Так и следует, если русский сезон кончился. Теперь нахлынут сюда американцы и начнется американский сезон. Да они