– Нет, другие много скромнее. А это уж из рук вон. Зачем тебе понадобилось, выйдя из воды, прическу поправлять, прежде чем накинуть на себя плащ? Ведь это ты испанку-акробатку копировала. А разве она пара тебе, замужней женщине?
– Никого я не копировала, и все ты врешь. Другой бы радовался, что у него жена такая храбрая, а ты на ссору лезешь. Послушай, вот ты любишь в письмах-то хвастаться. Теперь ты можешь написать в Петербург Петру Семенычу, как я входила в Атлантический океан, неустрашимо врезываясь в морские волны, величиною… ну, хоть, в четырехэтажный дом, что ли.
– Ничего я не напишу. Не желаю я срамиться… – отрезал супруг.
Они прогуливались по пляжу. К ним подскочил Оглотков, обратился к Глафире Семеновне и сделал перед ней несколько легких аплодисментов.
– Прекрасно, прекрасно… Превосходно… Мы все время любовались вами. Вы перещеголяли в храбрости мою жену… – сказал он ей. – Мои приятели-англичане от вас в восторге.
– А вот муж недоволен и ворчит, – дала ему ответ Глафира Семеновна.
– Оттого что он не понимает европейской цивилизации.
– Ну, уж это вы ах, оставьте! – обиделся Николай Иванович, зверем взглянув на Оглоткова.
– Конечно же… Здесь так принято. Даже люди высшего общества… Мой друг лорд Естердей снял с вас, мадам Иванова, два моментальных снимка.
– Вот уж это-то напрасно, вот уж этого я не люблю, – заговорила Глафира Семеновна.
– А по-моему, за это лорду бока обломать можно… А то так и по панамскому перешейку наворотить, – прибавил муж. – Попросту по шее.
– За что же-с?.. В европейских землях так принято. Этот лорд, мадам Иванова, просит представить его вам. Вы дозволите? – шепнул Оглотков Глафире Семеновне.
– Да, пожалуй, представляйте. Он говорит по-русски?
– Ни по-каковски, кроме своего английского языка.
– Так как же вы с ним объясняетесь?
– А так-с… Какое же мне объяснение? Мы с ним в мяч играем. Лаун-теннис… Впрочем, несколько слов по-французски он знает. Да вот-с он… Можно?
Оглотков указал на тощего, длинного старика с седыми бакенбардами, развевающимся по плечам. Старик имел необычайно красное лицо и был одет в костюм из белой фланели с крупными черными клетками. Из такой же материи была на нем и испанская фуражка. Через плечо у него висели на ремнях фотографические аппарат, бинокль и большой баул для сигар. Оглотков подскочил к нему, взял его под руку и подвел к Глафире Семеновне.
– Вот, мадам, позвольте вам представить… – начал он.
– Джон Естерлей… – подхватил англичанин и заговорил: – Charme… charme, madame.
Глафира Семеновна протянула ему руку и тоже сказала:
– Шармэ.
– Мистер Иванов – мари де мадам… Естердей… – познакомил Оглотков и Николая Ивановича с англичанином.
Англичанин как-то особенно, как рак, выпучил свои глаза и пошел рядом с Глафирой Семеновной, бормоча что-то по-английски, но что, она, разумеется, не понимала.
– Месье Оглотков, что он мне говорит? – спросила она.
– Почем же я могу разобрать-с. Я по-английски знаю только несколько слов, – отвечал Оглотков и прибавил:
– Конечно же он вам говорит комплименты.
– Это он с меня снимал фотографию?
– Он-с.
– Так попросите его, чтобы он презентовал мне один снимочек.
– Можно. Милорд… – отнесся к англичанину Оглотков. – Пур мадам Иванов ен фотографи…
И чтобы пояснить англичанину, в чем дело, тронул рукой по камере-обскуре, указал на Глафиру Семеновну и выставил англичанину указательный палец.
– Же ву при, монсье… – прибавила Глафира Семеновна, улыбнувшись англичанину.
– О, есс… есс, мадам, – поклонился тот, поболтал еще что-то по-английски, махая руками на море, и, откланявшись, отошел от компании.
Николай Иванович посмотрел ему вслед и сказал доктору:
– Дураками здесь прикидываются, шутами гороховыми ходят, а ведь вот на Востоке-то первые интриганы против нас… так и дьяволят…
Оглотков продолжал, обратись к Глафире Семеновне:
– Вы сегодня, можно сказать, царица бала на пляже. И еще есть один человек, который просил меня представить его вам.
– Кто такой? – задала та вопрос.
– Генерал. Один знакомый заслуженный русский генерал. Настоящий генерал… Сейчас мы его встретим. Забыл только его фамилию. Я в баккара с ним в казино играю.
– Хорош знакомый, если не знаете его фамилию! – произнес Николай Иванович.
– Знал, но забыл!.. Где же упомнить все аристократическое общество, с которым я знаком. Я знаком с одним немецким принцем, настоящим принцем, фамилия его у меня записана, а назвать не могу… Чисто четырехэтажная какая-то… Одно колено знаю: принц Френцсбург фон… А остальные три колена и выговорить не могу… – рассказывал Оглотков и указал на встречного старика:
– Вот этот генерал.
Это был довольно маленький сморщенный старик с щетинистыми седыми усами, в несколько потертом костюме. Пиджак висел на нем как на вешалке, брюки были коротки, серая шляпа запятнана. Улыбаясь, старик сам подошел к Оглоткову и шепнул ему что-то, мысленно улыбнувшись. Началось представление.
– Вот, мадам Иванова, позвольте вам представить многоуважаемого генерала…
Оглотков запнулся.
– Квасищев… – сказал старик свою фамилию. – Квасищев, – протянул он руку Николаю Ивановичу и, опять обратясь к Глафире Семеновне, продолжал: – Сейчас имел счастье созерцать вашу храбрость… Да вы героиня… Я живу здесь более месяца, такой смелости при первом дебюте в волнах ни у кого еще из женщин не видал. Я поражен… И с какой грацией эта смелость! Я смотрел на вас и на ласкающие вас волны и думал, что это сказочная сильфида… Преклоняюсь, преклоняюсь… тем более что вы наша соотечественница… Восторг… Позвольте быть знакомым.
Говоря, старик не выпускал руки Глафиры Семеновны, наконец поклонился и отошел.
Николай Иванович посмотрел ему вслед и сказал доктору:
– Вот дурак-то! Он воображает, что жена моя актриса, он разговаривает, как с актрисой… Первый дебют… – передразнил он старика. – Ах, шут гороховый!
– Полноте вам… Бросьте… Здесь так принято… Ведь для этого сюда едут. Здесь все так… Неужели человек высшего общества, аристократ не знает, как говорить с дамой! – успокоивал его Оглотков.
– Ну, аристократ-то он еще вилами писанный… – огрызнулся Николай Иванович.
35
От комплиментов Оглоткова, англичанина и старика генерала Квасищева Глафира Семеновна была на седьмом небе. Она чувствовала то же, что чувствует актриса после удачного дебюта, когда та, отыграв на сцене, покажется в публике, встречающей ее любопытными и вместе с тем радостными взорами. Часовая стрелка на часах отеля «Англетер», смотрящими прямо на пляж, показывала 12½ часа – время завтрака. Гуляющие один по одному исчезали. Нужно было и супругам Ивановым идти в свой отель завтракать, а Глафире Семеновне жаль было расставаться с публикой. Ей хотелось общества, общества большего. Она вспомнила ту скромную компанию, которая обыкновенно являлась к завтраку