– Чик, и вляпают ее на пластинку, а потом в сотне снимков и будет холить по Биаррицу… Да по Биаррицу-то это еще что! В Петербург привезут и будут там показывать.
Показалась старуха Закрепина с собачонкой, бегущей сзади ее. Николай Иванович хотел встретить старуху дерзостью, но скрепил сердце и удержался, а только взглянул на нее зверем.
– Здравствуйте… – добродушно обратилась к нему старуха. – Вы жену свою ищете? Мы уже сделали с ней легкую прогулку, полагающуюся перед купанием. Она теперь в раздевальном кабинете и сейчас выйдет, чтобы купаться. Я только что от нее.
Николай Иванович сжал зубы и кулаки.
– Сядем… – предложил доктор, указывая ему на стулья.
– Где тут сидеть! Как тут сидеть! – откликнулся тот. Он был как на иголках.
Но вот из дверей отделение женских раздевальных кабинетов показался белый плащ с широкими красными полосами. Николай Иванович узнал этот плащ и вздрогнул. Это был плащ жены. Закутавшись в него по подбородок и имея открытым только лицо, Глафира Семеновна шла улыбаясь. Сзади нее степенно шествовал с сознанием своего достоинства, заломя маленькую шляпу на ухо, молодой красавец беньер с усами щеткой, босой, с голыми ногами по колено и в виксатиновой куртке и коротких суконных панталонах. Мужчины, очевидно, ее ждали. Раздались два-три аплодисмента.
– Боже мой! Аплодируют, как какой-нибудь кокотке, как какой-нибудь наезднице! – прошептал Николай Иванович, ринувшись к жене.
– Да ведь здесь всем так… Ну, чего вы?.. – остановил его за руку доктор. – Я на вашем месте радовался бы, что жену вашу так встречают.
– Есть чему радоваться!
– Это красоте ее аплодируют.
Пройдя мимо мужа и доктора, Глафира Семеновна с улыбкой перешла через плитный тротуар и стала спускаться на песок. Толпа хлынула за ней и стала также спускаться на песок. Теснились фотографы-любители с ящичками, стараясь не отступать от нее. Один тощий и длинный молодой англичанин в белом цилиндре даже не пошел по лестнице, а прямо спрыгнул с тротуара на песок. Николай Иванович и доктор также поспешили на отмель. Николай Иванович столкнул с ног даже поваренка, продающего из плетеной корзинки сладкие пирожки. Спешила и старуха Закрепина за Глафирой Семеновной. Собачонке Бобке кто-то наступил на лапу, и он визжал.
– Как за испанской наездницей бегали, так и за женой бегут… – впопыхах говорил Николай Иванович. – Ну, чем она могла так прельстить? Ведь до сих пор на нее и внимания-то никто не обращал.
– Новизна… – коротко отвечал доктор.
Старуха Закрепина совала ему в руки визжавшую собаку и говорила:
– Подержи хоть пса-то! Видишь, я не могу… Я падаю на этом глубоком песке.
Глафира Семеновна подошла к самой воде, обернулась, улыбнулась и сбросила с себя плащ на руки беньера, очутившись в красном купальном костюме. «Delicieux…» – послышалось около Николая Ивановича, и мгновенно в разных местах щелкнули пружинки фотографических аппаратов.
– Готова карета. Вляпалась дура… Впрочем, того хотела… – проговорил он вслух.
– Чего вы сердитесь! – взял его доктор за руку.
– Тут, батенька, такое происшествие совершается, что сердиться мало. Надо волком выть.
Беньер между тем подал руку Глафире Семеновне, и она побежала навстречу волне. Когда волна достигла их, он ловко обернул Глафиру Семеновну задом к волне и волна покрыла их. Когда волна разбилась в мелкие брызги, муж увидал, что жена его была буквально в объятиях беньера. Она не могла удержаться на ногах, и беньер должен был поддержать ее.
– Корова… Рада уж облапить мужчину… – прошептал Николай Иванович, негодуя на жену. – За шею… Руками за шею… Ах, срамница!
«И ведь не взяла себе в беньеры старика, как говорила вчера, а выбрала себе самого что ни на есть молодого ухаря в шляпе набекрень», – злобно проносилось у него в голове.
Набежала вторая волна, третья, четвертая. Глафира Семеновна подпрыгивала и махала из воды рукой мужу и доктору.
– Господи! Да неужели это она публике рукой машет? Каково нахальство! – воскликнул Николай Иванович.
– Нам, нам… Успокойтесь, – говорил доктор. – Ведь и тетка моя машет ей зонтиком. Видите?
Налетели еще четыре-пять волн, окатили Глафиру Семеновну, и она начала выходить из воды, держась за руку беньера. Она шла медленно. На нее направились все бинокли и опять щелкнули шалнеры фотографических аппаратов. Снимались вторые снимки с нее.
– Боже мой! Она в бриллиантовых браслетах! Точь-в-точь как та испанка-наездница. Собезьянничала-таки! – опять воскликнул Николай Иванович.
Глафира Семеновна вышла из волы, но плащ накинула на себя не вдруг, хотя беньер и подскочил к ней с плащом. Ей почему-то понадобилось поправлять волосы, выбившиеся из-под берета. Толпа созерцала ее. Раздавались сдержанные аплодисменты. Видимо, что это было ей приятно, и ей хотелось улыбнуться, но она старалась скрыть улыбку и закусила нижнюю губу.
Но вот плащ накинут, Глафира Семеновна закуталась в него и пошла по песку, направляясь к раздевальным кабинетам в сопровождении фотографов-любителей. Николай Иванович и доктор с Закрепиной также шли за ней.
– Отличилась… – проговорил ей вслед муж.
На пляже ее опять встретили легкими аплодисментами.
– Точь-в-точь как испанка-наездница! – говорил муж доктору.
– Да ведь здесь почти всех молодых дам встречают и провожают, которые купаются в первый раз на пляже, – отвечал доктор.
Глафира Семеновна скрылась в коридоре раздевальных кабинок.
34
Через четверть часа Глафира Семеновна вышла из раздевальных кабинетов на пляж уже одетая. Муж ее по-прежнему был с доктором и старухой Закрепиной. Муж встретил Глафиру Семеновну суровым, нахмурившимся взглядом, а она, напротив, улыбалась ему, но улыбалась как-то виновато. Чтобы сказать что-нибудь, она сказала:
– Выкупалась.
– Видели-с, – ответил супруг, еще более хмуря брови.
– Молодцом, совсем молодцом, – похвалил ее доктор. – Признаюсь, я не ожидал от вас такой храбрости для первого раза. Обыкновенно робеют…
– Не понимаю, зачем робеть! – отвечала Глафира Семеновна. – Беньер такой надежный… сильный, как слон. Этот всегда удержит, если что-нибудь…
– Видел-с и беньера… – пробормотал Николай Иванович. – Даже чересчур надежный.
– Но знаешь, я не выбирала. Такой попался. Я спросила себе беньера у девушки, которая прислуживает, – он и подошел. Знаешь, он, должно быть, испанец… Что он мне говорил – я решительно ни одного слова не поняла.
– Ничего я не знаю, да и знать не хочу.
Николай Иванович отвернулся от жены.
– Ну, чего ты