Все кончено, сказала я себе. Это все кардинально меняло. В отличие от смертей Себастьяна, Энри, Марселя Дюбуа и Хуана Мануэля гибель Ченчо была не запланированной, а стала результатом его схватки со Стратосом. Судя по всему, я стала свидетельницей последних минут его жизни. Пришло время пойти в полицию, рассказать им все, что я выяснила, и надеяться, что служители закона разберутся с этим негодяем, прежде чем он еще кому-нибудь навредит.
Словно прочитав мои мысли, Сарасола вдруг поднял глаза и взглянул на меня с мрачным выражением лица человека, полного нестерпимой ярости, которую он не может и не хочет сдерживать.
– Где он? – в бешенстве спросил мужчина. Его поведение напомнило мне, как вел себя Олег. Казалось, оба они страдали от одного и того же порока, безудержной злобы, которую они даже не пытались подавлять. – Ты его нашла? Скажи мне, кто это. Скажи мне, где его найти.
По понятным причинам, я не могла ответить ни на один из этих вопросов. У меня были только догадки, так что я и сама не знала, смогу ли отыскать Стратоса, учитывая, какой скудной информацией о нем я обладала. Это дело выходило за рамки моей компетенции, и самым правильным было бы позволить властям во всем разобраться.
– Я проверяю некоторые зацепки, – ответила я.
Злобно хихикнув, Сарасола схватил бокал и сделал такой поспешный глоток, что несколько капель упало на воротник его рубашки, но он этого даже не заметил. Его опустошенный вид напомнил мне кое-что: ту фотографию с похорон Марселя Дюбуа, на которой Сарасола стоял в первом ряду, сложив руки на груди, прощаясь с этим типом. Такое же подавленное выражение лица и груз печали на плечах.
И тут я все поняла.
Стратос убивал его друзей. Это было так очевидно, что я почувствовала себя идиоткой, что не заметила этого раньше. Сначала – Марсель Дюбуа, а теперь и Ченчо, и кто знает, сколько их еще было. Все его жертвы были библиофилами, коллекционерами и книготорговцами, которые оказались у него на пути. Сарасолу абсолютно не интересовало местонахождение Библиотеки Еврейской общины Рима, как я сначала подумала. Это было лишь предлогом, чтобы разыскать типа, жестоко убивавшего его друзей.
Как я могла этого не понять? Нужно было попросить Марлу расследовать все подозрительные смерти библиофилов за последние несколько лет. Так я смогла бы сузить круг подозреваемых, и кто знает, возможно, мне удалось бы остановить Стратоса, прежде чем он продолжит убивать.
– Что ты выяснила, Грета?
Он не мог скрыть нетерпения, желая, чтобы я рассказала ему все. Я не знала, как его успокоить, но в то же время не могла выдать ему все, что знала. Неужели он был готов в одиночку отправиться на поиски Стратоса? Я очень сомневалась, что этот коренастый мужчина, главной физической нагрузкой которого было поднимать бокал за бокалом, будет способен противостоять натиску такого отморозка, как Стратос.
– Когда я еще что-нибудь выясню, то обязательно вам сообщу.
Мне больше нечего было сказать. Отправить Сарасолу к Стратосу было равносильно тому, чтобы накинуть ему на шею петлю. Как бы неприятен он мне ни был, я до такого не опущусь.
Глаза библиофила вспыхнули от пьяной ярости, которая настолько искажала его черты, что он стал казаться мне другим человеком. Интересно, сколько алкоголя он уже выпил, чтобы заглушить боль от смерти друзей.
– Не неси херню, Грета. Если Стратос и тебя убьет до того, как у тебя появится шанс рассказать мне обо всем, что тебе удалось выяснить, то я окажусь в полной жопе.
Он даже не потрудился сделать вид, что моя безопасность имела для него хоть какое-то значение. У меня возникло искушение послать его куда подальше, но тут подошел официант, чтобы налить ему новый бокал, так что я сдержалась.
Я сказала себе, что так будет лучше. Сарасолу лучше держать подальше от Стратоса, пока все не закончится, ради его же блага. Я продолжала повторять этот довод, пока сама в него почти не поверила. Когда официант ушел, книготорговец вопросительно взглянул на меня, резко вскинув подбородок и, казалось, требуя от меня незамедлительного ответа.
Он внезапно показался мне жалким, надменным глупцом, чья жажда справедливости привела бы его к краху, а может, и к чему-то похуже. В том, как он сейчас сидел и смотрел на меня, я уловила ту же нездоровую, разъедающую изнутри ненависть, которую видела в Жозефине, матери Фритц-Брионеса. Обида занимала в его сердце слишком много места, чтобы вместить что-либо еще.
Без Ченчо, который всегда быстро исполнял его желания, у Сарасолы не было возможности меня удержать, и он это знал.
– Увидимся, – сказала я.
Я встала. Сарасола открыл рот, чтобы что-то сказать, но не произнес ни звука. Я направилась ко входу в отель «Франция и Париж», не переставая озираться по сторонам, чтобы убедиться, что поблизости нет нежелательных личностей и что библиофил не пошел вслед за мной.
«Я тебе жизнь спасаю, придурок!» – чуть было не закричала я. Но вместо этого вошла в отель, понадеявшись, что больше никогда в жизни его не увижу.
72
Есть какой-то терапевтический эффект в том, чтобы зайти в чистый, убранный номер: эта привилегия, которую дарят нам отели, позволяет взять передышку от жизни, в большинстве случаев – хаотичной и полной предательства, и набраться сил, чтобы справиться с любыми трудностями, которые нам уготованы.
Я не стала слишком задерживаться, потому что нам нельзя было терять ни минуты. Все уже давно вышло из-под контроля, и пришло время серьезно разобраться в этой. Мы должны были пойти в полицию, чтобы именно служители закона поехали на Немецкий пляж, допросили зятя Хербста и разыскали Стратоса.
Направляясь в номер Олега, я мысленно готовилась к нашему с ним разговору. Мои аргументы должны были быть безупречны. Любой, у кого есть хоть немного мозгов и здравомыслия, понял бы, что в нашей ситуации единственным разумным вариантом было бы обратиться к властям, чтобы они занялись этим делом. Наша безопасность была сейчас важнее всего остального. Вчера вечером Ченчо принял на себя удар ножом, предназначавшийся мне. Сколько мы еще сможем испытывать судьбу, прежде чем и с нами случится что-нибудь ужасное?
Я постучала в дверь. Три удара костяшками