Я пустился за ней, я звал ее, но она так и не обернулась. Будто не слышала меня. И затем вдруг пропала. В одно мгновение – вот она была, и вот ее уже нет. Я кинулся туда, где видел ее в последний раз, когда она собиралась перейти ручей по камням. Не прошло и двух минут, как добежал до этого места, но ее и след простыл. Я не знал, что делать. Кричал, пока не охрип. Перешел ручей, побежал в лес, потом вернулся, и так дважды. И все это время флейта играла свою ужасную, окаянную мелодию.
Уже начало всходить солнце. Заставив себя думать, я вспомнил, что текучая вода должна разрушать чары. И внезапно отчетливо почувствовал, что она не переходила ручей. Надо было проверить, и я побежал вдоль ручья. Несколько минут – ничего. Я уже был готов сдаться, вернуться в поместье и обратиться за помощью. Но потом увидел ее.
Голос Стича оборвался. Рыжая ничего не говорила, понимая, что он подошел к самому тягостному моменту своего прошлого.
– Эвелин лежала лицом в воде, запутавшись в водорослях. Я прыгнул в ручей и вытащил ее. Она не дышала. Глаза были открыты, но ничего не видели. Кожа синяя, ледяная от воды. Я пытался откачать ее, но было слишком поздно. Она умерла. Только тут я понял, что эта гнусная музыка прекратилась… вместе с биением ее сердца.
Я отнес ее в поместье и вызвал помощь. Вскоре приехала скорая и полиция. Я велел Флоренс не заходить и не пускать Фабиана. Когда Эвелин забирали, я знал: все думают, что вина на мне. Почему она была ночью вне дома в таком виде? Почему в ночной рубашке? Почему я не позвал на помощь, как только понял, что она пропала? Меня забрасывали и забрасывали вопросами.
Что еще хуже, у нее была рана на затылке. А потом… когда всё у воды осматривали в поисках улик, на одном из камней обнаружили ее кровь. Эвелин пыталась перейти ручей, поскользнулась и ударилась головой. Потеряла сознание и утонула.
– Как они установили, что вы не виноваты? – прошептала Рыжая.
Стич вытер лицо ладонью и вздохнул.
– По медицинской карте Эвелин. Записи свидетельствовали, что с подросткового возраста у нее имелась склонность к лунатизму. Она рассказывала мне об этом, но сам я никогда не видел, чтобы она ходила во сне, – по всей видимости, такое бывало от стресса. Но я-то знаю, что тут дело не в лунатизме, я же все слышал. Слышал эту призрачную мелодию, эхом разносившуюся над полями. Ею и заманили Эвелин на верную смерть. Когда на следующий день я зашел в мастерскую, флейта исчезла. Я больше никогда ее не видел.
После этого я попросил Флоренс запереть музыкальную комнату. Сам никогда с тех пор не заходил туда и не хотел, чтобы Фабиан заходил. Пообещал себе, что однажды объясню ему все… правду о том, как погибла его мать. Что это был не несчастный случай. И про фейри – когда он достаточно повзрослеет. Но в конце концов он узнал сам.
– О том, как умерла мать? – спросила Рыжая.
Стич медленно покачал головой:
– О фейри. Я все еще думаю, как рассказать ему остальное. И мне кажется, что никогда не сумею подобрать нужные слова.
– Вы должны просто рассказать ему обо всем. Я сейчас услышала эту историю и не думаю, что это ваша вина.
– Не знаю, воспримет ли он это так же. И я не вынесу, если он меня не простит. Хотя такого и заслуживаю.
– Считаете, что заслуживаете быть несчастным? – спросила Рыжая.
Стич пожал плечами:
– Может быть. Кто знает. Не думаю, что когда-нибудь снова буду счастлив, по-настоящему. Без нее.
Он резко остановил лошадь и указал на землю:
– Смотри!
Под лошадиными копытами была заросшая, но все же отчетливо заметная тропа.
– Хороший знак, – сказал Стич. – Приближаемся к опушке. Сейчас нужно быть начеку – никаких разговоров. Похоже, Мертвый Лес здесь кончается.
Он был прав. Вскоре Рыжая заметила, что все вокруг сильно изменилось. Птицы пели и щебетали, подлесок шуршал, пару раз на глаза ей попались выглянувшие из своих гнезд маленькие древесные фейри. Что-то запуталось в ее волосах и потянуло вверх, она дернулась, затем остановила лошадь и попыталась высвободиться. Ее удерживала толстая сучковатая ветка старого раскидистого дерева. Рыжая могла поклясться, что дерево пошевелилось, слегка нагнулось и ветки еще крепче вцепились ей в волосы.
– Стич! Меня поймали!
Стич повернулся и поскакал обратно, задержавшись лишь на секунду: жеребчик, следовавший за ним, стал жадно хватать траву.
– Не двигайся, – велел Стич Рыжей. – Это дерево просто любопытствует. Вряд ли ему доводилось видеть много людей.
Рыжая медленно опустила руку, стараясь не двигаться и не поднимать глаза на живое дерево. Скрюченные, как пальцы, ветки царапали кожу головы, дергали за волосы и даже выдернули прядь-другую. Затем дерево убрало ветки и издало долгий, скрипучий вздох.
– Ну, поехали дальше, – сказал Стич.
Следующий час прошел без происшествий, хотя теперь, когда они покинули владения Заокраинной Ведьмы, жизнь фейри стала гораздо заметнее. Через какое-то время Рыжая почувствовала в воздухе знакомый запах, который почему-то напомнил о воскресном обеде. Он смешивался с другим запахом, каким-то неприятным, землистым и терпким. Увидев, как Стич пристально смотрит меж деревьев на ручей, она поняла, что там творится нечто странное, и воскликнула:
– Вода течет в гору!
Стич кивнул:
– Я слышал об этом месте. Этот запах… пряный… розмарин. И не обычный розмарин. Розмарин, который испортили пикси.
– Испортили пикси?
– Взгляни вниз.
Лошади топтались на темных вонючих комках; одни засохшие и рассыпающиеся, другие – сырые, целые.
– Помет пикси, – сказал Стич. – Тут их владения. Розмарин, который растет здесь, обладает сильными магическими свойствами – может воздействовать на память. Надо проехать тут как можно быстрее и тише. Если пикси потревожить, неизвестно, чего от них ждать.
Действительно, вокруг начали раздаваться какие-то тарахтящие, цокающие звуки. И почти сразу Рыжая вздрогнула: в висок ей прилетела сосновая шишка. Вблизи мелькнуло пухлое злобное личико и тут же с хихиканьем спряталось.
Затем в Стича попал камешек – и еще одна маленькая фигурка показалась и исчезла из виду.
– Поторопись, – пробормотал он, пришпорив лошадь.
Скоро пикси остались позади, и трескотня стихла.
Рыжая задумалась, сколько же времени они уже в пути. В животе урчало от голода. Огромные глотки воды его не унимали, живот бунтовал все громче. Она уже собралась спросить, нельзя ли остановиться и перекусить, когда показалась опушка. Сердце Рыжей радостно подпрыгнуло: наконец-то они вырвутся под открытое небо из мрака нависающих ветвей.
– Давай остановимся вон там, – показал Стич. – Та впадинка в траве укрыта от посторонних глаз, и можно привязать лошадей прямо у ручья. Вроде безопасное место для привала.
Рыжая с удовольствием поскакала за ним, подгоняя лошадь. Когда они почти достигли кромки леса, конь Стича неожиданно встал на дыбы. Рыжая ахнула: Стич соскользнул с седла, но все же сумел удержаться за поводья и утихомирить испуганное животное.
И тут Рыжая окаменела: ей стало понятно, что так напугало коня. Преграждая им дорогу, в просвете между деревьями стояли две фигуры.
18
Рыжая рванула поводья влево, готовая умчаться назад, в лес.
– Постой! – крикнул Стич до того, как она ударила лошадь пятками по бокам.
Он спешился, подошел к стоявшим на дороге и теперь поджидал ее. Рыжая медленно развернула лошадь, но осталась в седле.
– Все в порядке, – сказал Стич. – Они не причинят нам вреда.
Рыжая присмотрелась к незнакомцам. Первый – молодой темнокожий мужчина-фейри с блестящими золотистыми глазами. Под черным плащом с капюшоном виднелся безукоризненно сшитый костюм из листьев.
Вторая – женщина постарше. Лицо цвета слоновой кости – кожа почти прозрачная; волосы и платье из перьев черные как смоль, с маслянистым сине-зеленым отливом. Рыжая вспомнила рассказ Стича о большой черной птице, у него на глазах превратившейся в женщину.
– Вы Рэйвен? – спросила она.
Женщина внимательно на нее посмотрела, черные глаза сверкнули.
– Да, меня знают и под