Дальнейшее тебе, я думаю, известно. В политику я до самых семидесятых старался не проникать — это бессмысленно, да и, если быть честным, слишком надоело.
Да, до семидесятых. Да, Волдеморт. Нет, не предусмотрел. Почему?
Потому что Томас Марволо Реддл, Черный Томми, в моей реальности был самым молодым, самым непримиримым и, если не считать Альфарда Блэка, самым лучшим полевым командиром британского Сопротивления. За ним шли даже те, кто совершенно уже отчаялся, он мог заставить сражаться; он, Гарри, горел за всю Британию.
Его казнили в сорок шестом году. Едва Тому минуло двадцать. Я сам, уже министром, открывал ему памятник — тут, в Хогвартсе, совсем рядом с квиддичным стадионом.
Да, вот так и бывает. У боевика не было времени на хоркруксы, и Том Реддл ушел спокойно и смело, как жил. Не оглядываясь и не цепляясь пальцами за косяк.
Дальнейшее тебе, опять же, известно. До того разговора в этом же кабинете полтора года назад. Я уже тогда многое понял — хотя и не сразу, ох не сразу удалось собрать всю картину. На чем ты прокололся — вопрос, право, очень сложный, но я бы сказал, что тебя подвела теория легилеменции.
На что бы ты не смотрел в Хогвартсе, тебя окутывало два слоя воспоминаний — ну, три, если считать очень недурно сделанный фальшивый. Понимаешь, настоящую твою память я без подготовки просмотреть не мог, но определить само наличие слоя — нетрудно. Особенно если ты со своей памятью так до конца и не сжился. Пойми, Гарри, первые несколько месяцев в моем присутствии ты на всех волнах транслировал образ старика, падающего с бесконечной башни — даже если сам об этом и не вспоминал.
У тебя были недурные учителя-окклюменты, но я, как-никак, классик. Полтора года я понемногу читал тебя, складывая из кусочков будущее, которого, скорее всего, никогда уже не будет. Довольно рано понял, что ты — моего поля ягода, но слишком много оставалось неясностей. К счастью, действия твои говорили больше мыслей.
Я тревожился, кем ты стал и кем ты станешь. Я боялся, что ты отвернешься от друзей, потому что тебе будет скучно со школьниками — но нет, ты просто принялся их тянуть. Я боялся, что ты забросишь учебу ради того, что кажется более важным — но ты пришел ко мне переводиться на Древние руны. Я боялся, что ты начнешь мстить всем тем, кто посмотрел на тебя косо, и действительно, ты начал было судить Флетчера за то, чего он еще не сделал — но ты приручил Риту Скитер.
Я боялся, что ты найдешь вещи, о которых скажешь, что они «поважнее мира и пострашнее войны». Что ты начнешь жертвовать людьми за свои или даже мои иллюзии — и очень нервничал после дела со старшим Краучем.
Но ты сказал мне о кольце.
Ты носишь в себе хоркрукс, но почти ничем не напоминаешь Тома Реддла; мало в тебе и Джеймса Поттера. Но в тебе много, очень много Аластора Муди, когда тот был молод, и еще больше Фрэнка Лонгботтома.
Гарри, я буду горд, если ты сможешь верить мне после того, что я сделал, чтобы поверить тебе. И... я буду рад, если у английского Аврората будет такой начальник. Нет, не надо никаких заверений сейчас. Только один вопрос.
Что ты собираешься делать дальше?
_____________________________________________
*Интересующиеся да набегут сюда: http://alturl.com/gyvrb
XLIII. Все новости этого Рождества
Историю эту Гарри переваривал долго. То хватался за едва теплую чашку, то со скрежетом разгрызал леденец — а Дамблдор ожидал.
— Что дальше? — Гарри наконец поправил очки. — Сложные ж вопросы вы задаете, Альбус.
— Но необходимые.
— Это верно, — Поттер перевел дыхание. — А дальше война. Простите, но если сейчас что-то поломать быстро и начисто — хотя взять Волдеморта чисто сейчас уже так и так не выйдет — так вот, если что-то резко погасить, проблемы просто будут копиться и дальше. Знаете, у нас получится как в моей Франции — не пройдет и двадцати лет, и господа супрематисты сядут в правительство совершенно законно.
— Да, это линия Люциуса Малфоя, — кивнул директор. — Может быть, возвращение Тома — даже и к лучшему, потому что остановить Малфоя спокойно я уже не мог. Моя вина.
— Да что тут поделать, — отмахнулся Гарри. — В общем, я хочу дать кризису возможность выгореть. Пусть все, кто может поддержать Волдеморта, поддержат его. Пусть выставят себя во всей красе. И пусть те, кто может поддержать меня... нас — тоже выйдут на свет. Так будет проще.
— Ты гриффиндорец, Гарри, — чуть улыбнулся Дамблдор. — Не самый обычный в методах, но как дойдет до финала — несомненный. И, знаешь ли, это успокаивает.
— Рад, если так.
— Беспокоит меня другое. Фадж. Расскажи мне, пожалуйста, так подробно, как можешь — как он вел себя в твоем варианте времени после моего ухода?
Гарри откинулся на спинку и попытался припомнить все. Оказалось, что за пределами школы он тогда особенно ничего не видел — как же, как же, у него были другие проблемы: жуткая Амбридж, пленительная Чжоу, желанный квиддич и подростковая депрессия. Поттеру было почти стыдно.
— ...В общем, он, конечно, поставил на уши аврорат, и, по-моему, сильно подобрал под себя прессу, но за законы так и не взялся. Как-то так.
Дамблдор явно что-то обдумывал. Гарри не видел его рук из-за стола, но, кажется, он барабанил пальцами по подлокотнику.
— Странно. Похоже, его действия сейчас куда решительней — что-то сместилось. Что-то ты сместил, если угодно. Министр, конечно, ничем особенно не отличался, когда мы и Крауч пытались справиться с Томом, но видел бы ты, Гарри, какие чудеса изворотливости Фадж проявил, когда под Краучем закачалось кресло!
— То есть он все-таки опасен?
— Как и любой другой человек, за которым стоит государство. Мы не магглы, и у нас есть чем на это ответить, но... но игнорировать угрозу не дело.
— Так или иначе, директор, сейчас его ход. Не мой, не ваш и не Волдеморта. Придется ждать. Я так понимаю, операция в Отделе Тайн должна осуществиться?
— Вчера был пойман Бродерик Боуд, невыразимец. Он пытался...
— ...Выкрасть мое пророчество под Империусом, — кивнул Гарри. — В моей реальности они использовали того же человека. Директор, у меня продолжаются сны, кстати говоря. Так что наш друг Том явно не откажется от акции — вопрос в том, когда.
— Если он сделает из случая с Боудом верные выводы — ты узнаешь сроки первым.
— Он сделает. И что тогда?
— И тогда Волдеморт окончательно явится миру. К сожалению, мы вынуждены идти на риск, Гарри, все мы.
— Это того стоит, — тряхнул вихрами Поттер. — Как раз наступит время официально объявлять войну, директор. Как раз.
Гарри поднялся. Кажется, разговор пока что был закончен, и слишком многое нужно было обдумать. Слишком многое.
— Да, вот еще что... — Дамблдор чуть повысил голос. — Как я понимаю, ты позаботился о змее и о медальоне? Образ той пещеры, как я заметил, из твоих мыслей ушел.
— И о диадеме тоже, господин директор, — усмехнулся Поттер. Приятно отчитываться в грамотно проделанной работе.
— Ну что же, вместе с дневником это у нас четыре из семи, — кивнул Альбус.
— До кубка я тоже еще доберусь, — заверил его Гарри. — Есть наметки.
— Похвально, похвально, — покивал тот. — Что же до прочего...
Дамблдор опустил на стол кольцо — то самое, с расколотым глубокой трещиной Воскрешающим камнем. Левой рукой, указательный палец на которой почернел уже до второй фаланги.
— Альбус, ради Мерлина, зачем? — прошептал Гарри, опираясь на стол и пытаясь заглянуть за очки-половинки. — Я же говорил вам. Я же предупреждал вас!
— Гарри, — Дамблдор покачал головой с этой своей вечной полуулыбкой. Сейчас она была почти отвратительна своей неуместностью, — пойми, я сейчас имею куда больше общего с тем миром, что увидел в камне, чем с тем, что вижу вокруг себя. Я его... перерос, что ли?
— Прекратите говорить загадками. Хотя бы сейчас, — Гарри осел на стул, снял очки и с силой провел ладонями по лицу, к вискам.
— Тебе еще только предстоит понять это чувство, друг мой. Хорошо бы, если бы вообще не пришлось. Пойми, Гарри, — Альбус говорил неторопливо, будто материал объяснял, — я сделал уже все, ради чего приходил в этот мир — еще тогда, в сороковые. Я прожил куда как дольше своей миссии — и, смею надеяться, прожил неплохо, кое-что вложил в науку, кое-что — в учеников. Вот только чем дальше идет жизнь, чем больше всего происходит — тем меньше я всему этому адекватен.
— Никто не может предсказать всего, вы же сами говорили! — Гарри возражал уже скорее по инерции — что уж теперь...
— Теперь — никто, но я слишком долго был способен и на это. А знаешь ли ты, что такое тридцать лет подряд летать, пусть среди гроз, пусть в тумане, а потом — оказаться навсегда привязанным к земле?
Гарри обуял ужас. Он сейчас видел перед собой себя самого — через годы и годы. Если он слишком привыкнет к своему знанию, слишком задержится на своем — да, высоком, но все же только одном — уровне. Или если не уйдет в новую работу. Или если не сможет после Волдеморта откопать себе новую проблему на голову.