Ознакомительный фрагмент
велика, замерла, прервав свои дела и уставившись на меня. Они видели, как я уходил в лес один, и теперь смотрели на мое возвращение со смесью любопытства и первобытного страха. А я хотел договориться о кое-каком взаимодействии…— Хозяин, я тут подумал. Сидеть без дела не годится, — начал я. — Могу я в твоей мастерской поработать? Хочу кое-какие безделушки смастерить, обереги от нечисти, да разные полезные в хозяйстве вещицы. А ты бы подсказал, кому их потом продать можно, чтобы и тебе копейка была, и мне на жизнь хватало.
Кузьмич отложил работу. Его лицо помрачнело. Со вздохом он почесал свою окладистую бороду, собираясь с мыслями, потом тяжело вздохнул.
— Ты, паря, вот что… — сказал он осторожно, глядя при этом куда-то в сторону. — За Аглаю тебе спасибо до гробовой доски. Чудо ты сотворил, истинный крест. Но…
Он замолчал, подбирая слова, как тяжелые камни.
— Поп наш, отец Василий, с утра в деревне был. Ему уже наплели про тебя. Что ты колдун, что людей одним касанием валишь. Он сказал, кто с тобой знаться будет, того от церкви отлучат. А это… это, паря, хуже смерти. За дочь я благодарен, да. Но душу-то свою губить не хочется. И семью под грех подводить!
И тут-то я понял, что все эти эффектные победы над ерофеевскими громилами имеют и оборотную сторону — моя новая, темная слава бежит впереди меня! Суеверный страх в этом простом мужике боролся с благодарностью, и страх начинал побеждать. Если я сейчас не смогу переубедить его, то снова останусь один, изгнанный и проклятый.
Так, надо что-то придумать! В прошлой жизни мне не часто приходилось общаться с низшими слоями общества, но и так было понятно — говорить нужно «на его языке». Никакой науки, никакой магии. А что понимает мужик 19-го века? Конечно, религию! Вера и провидение — вот на что и надо ссылаться!
— Слышь, хозяин, я не колдун, — доверительно произнес я. — И бесов во мне нет. Хочешь, перекрещусь?
И без долгих слов осенил себя крестным знамением.
— Пойдем в дом, там все расскажу.
Когда мы зашли в хату, я продолжил.
— Ты правду говоришь, с последней грозы я другим человеком стал. Тот Мишка, что был прежде — он помер там, на шпиле.
Кузьмич вскинул на меня испуганные глаза.
— Как молния в меня ударила, я как будто умер и заново родился. И было мне видение. Не про ангелов, нет. Но будто пелена с глаз спала. Открылось мне, что зло в мир идет. Нечисть всякая, твари невидимые, что из людей жизнь сосут, как та, что на твоей дочери сидела. И открылось мне, как с ними бороться, как защиту от них ставить.
Я видел, как недоверие на его лице сменяется трепетным изумлением. Ведь дочь я его и правда излечил, причем совсем не так, как сделал бы это лекарь — никаких порошков или пилюль…
— Но знание это великое. И чтобы оно в мою дурную башку влезло, все прошлое из нее вышибло. Я потому и спрашивал тебя, какой год да кто правит, что не помню ничего, что до той грозы было. Будто и не жил вовсе. Вот убей меня гром на этом самом месте, если вру!
И, глядя Кузьмичу прямо в глаза, я медленно поднял руку и еще раз широко, истово перекрестился на красный угол избы, где висела потемневшая от времени икона.
— Сила, что во мне — не от Дьявола. Она для защиты от него дана. Божьим промыслом, не иначе.
Широкое лицо Кузьмича побледнело. Для простого и набожного мужика это объяснение было единственным, которое он мог принять. Образ «юродивого», «божьего человека», которому после удара молнии открылась истина, ему понятен и близок. Теперь он смотрел на меня уже по-другому — не просто со страхом, а и с благоговением.
— Вот оно что, Михаил… — прошептал он, тоже перекрестившись. — Прости меня, дурака старого, за мысли худые!
— Ничего, брось передо мной каяться. Перед Богом каяться надо. Чего по делу–то скажешь?
Теперь, когда доверие было восстановлено, он охотно поделился новыми сведениями.
— Безделушки твои… в деревне не продашь. Народ тут темный, испугается. Да и денег нет. Тебе в город надобно, в уездный центр. В Кунгур то бишь. Там и дворяне живут, и купцы побогаче. Они на всякие диковинки падки. Особенно если оберег от порчи да сглаза. У них там свои дела, свои интриги, и сглаза они боятся пуще огня. Вот им и неси свой товар!
— Понял. Ну, в город-так в город. Дай-ка пока поснедать, а завтра я еще в лес схожу, добуду кое-чего, найдется нож да веревка? И кстати, что там по нашему уговору? Кто-то мне кров обещал, — с намеком покосился я в сторону сеновала, который ну никак не подходил в моем представлении на это понятие.
— Сей же час скажу, чтобы тебе комнату освободили, — засуетился Кузьмич.
Аглая в этот момент подала мне котелок щей, на который я накинулся с изрядным аппетитом.
Вечером Кузьмич без лишних слов сунул мне в руки острый, хорошо заточенный нож и моток крепкой бечевки. Забрав инструмент, я проверил свою самодельную ловушку и ушел в теперь уже свою комнату, которую до этого занимал один из старших сыновей мужика, прокручивая в голове план на ближайшее время. Странное дело: страх перед неизвестностью, еще утром холодной рукой сжимавший нутро, растаял. Вместо него пришёл азарт первооткрывателя и… предпринимателя. Лес уже не казался мне враждебной чащей — он превратился в бесплатный склад и мастерскую под открытым небом.
Мысленно я выстраивал план своего грядущего обогащения. Первое, что пришло в голову — «вечная зажигалка». Это идеальный первый товар. Понятная, полезная, страшно удобная в сравнении с примитивными местными кресалами, вещь и в то же время — выглядящая как чистое чудо. Подойдёт и для дворянских салонов, и для купеческих обозов, и для военных походов, где отсыревший трут может стоить жизни. Сначала — штучный эксклюзив. Потом, когда появятся деньги, — мелкосерийное производство. Когда-то мы с ребятами из Северо-западной Академии теоретической и прикладной магии мастерили такие от нечего делать — просто по приколу. Для ее создания нужна кора измененной под влиянием Грани сосны. Для заготовки коры можно будет нанять Кузьмича с сыновьями, обучить их простым операциям, не требующим магии. Главное — сохранить в тайне секрет «батарейки». Никто пока не
Конец ознакомительного фрагмента :(