До приюта добрались быстро, но попасть в него оказалось не так просто. Я не продумала предлог, по которому нам показали бы всех детей, а настоящего имени Хэя не знала, поэтому отвечала на вопросы директрисы невразумительно.
На помощь пришла Дженни. Она взяла чопорную женщину в круглых очках под локоток, отчего та пришла в нервное изумление, и доверительно зашептала:
– Мне тридцать пять, мужа нет, но есть огромное желание сделать счастливым сироту. У меня имеются средства, честное имя и огромный особняк, где так хочется услышать детские голоса. Если поможете мне обрести радость материнства, то я окажу солидную помощь приюту. Не поскуплюсь.
Я сделал большие глаза. Помощь приюту? Кто бы нам оказал помощь в такое трудное время. Но слова Дженни сработали. Директриса сделалась мягче и даже изъявила желание сопровождать нас.
Мы ходили из помещения в помещение, где нам показывали брошенных малюток, родившихся у проституток, и сироток, подобранных на улице. Все они имели серые от недоедания лица и были облачены в такие же серые одежды. Я с трудом сдерживала слезы, но упорно продолжала поиски, хотя сердце уже не выдерживало. Я знала, что Хэй где–то здесь: я видела на детях такие же курточки и ботинки, в каких разгуливал призрачный мальчишка.
– Это последняя группа, – директриса закрыла за собой дверь.
Она выглядела разочарованной: гостьи не выбрали ни одного ребенка. Мы с Дженни тоже расстроились. Как бы мы ни вглядывались в лица мальчишек, Хэя среди них не было.
– Это все дети? Мы никого не пропустили? – Дженни растерянно посмотрела на меня.
– Есть пара детишек в лазарете, но я не советую их брать. Один заразился от матери нехорошей болезнью, а второй… У него не все в порядке с головой.
– Ведите, – решительно заявила я.
Как только мы зашли в лазарет, я сразу узнали Хэя. Он сидел на стульчике, низко свесив белобрысую голову. Я бухнулась перед ним на колени и взяла за руки, но он никак не отреагировал. Его глаза были устремлены в пустоту. Куртка, ботинки – на нем было все то, в чем я видела его в последний раз. Я сунула руку в его карман и вытащила стеклянный шарик, сломанную курительную трубку и однопенсовую монету.
– Откуда это у него? – удивилась директриса, протягивая руку. Я покачала головой и вернула милые детскому сердцу вещички в карман.
– Он всегда такой? – с жалостью глядя на малыша, спросила Дженни.
– Нет. Раньше был живым шаловливым мальчишкой. Но год назад с ним что–то случилось. Он сбежал, но мы его нашли. С тех пор малыш стал впадать в сонное состояние. Мы не раз вызывали к нему врачей, но они только разводили руками. Говорят, похоже на падучую болезнь.
– Что такое падучая болезнь? – забеспокоилась Дженни.
– Эпилепсия по–научному, – директриса подошла к двери, считая экскурсию оконченной.
– Мы заберем его, – я поднялась на ноги.
– Зачем он вам? – устало спросила директриса. Дженни делала за ее спиной гримасы, чтобы я не сходила с ума.
– Мы постараемся вылечить его. Покажем врачам в Лондоне. Я уверена, он станет прежним шаловливым мальчиком. Кстати, как его зовут?
– Смитти Хэйворд.
Мы с Дженни переглянулись. Как оказалось, Хэй – круглая сирота, попавший в приют после смерти родителей. Они угорели в собственном доме. Ветер захлопнул окно, и весь дым скопился в помещении. Сын спал на втором этаже, поэтому не пострадал.
– Я должна донести ваше желание до попечительского совета, – директриса блеснула стеклами очков, предлагая нам выйти, чтобы продолжить разговор в коридоре.