Мысли Лемнера метались, как искры между электродами. Ему была предсказана Африка, как предсказан Северный полюс. Он не был хозяином своей судьбы. Его судьбой управляли. Управляла колдунья с прекрасным средиземноморским лицом. Её колдовские глаза были обольстительны и вдруг становились недвижными глазами осьминога, всплывшего из глубин.
— Вы не боитесь Африки, брат Лемнер?
— Не боюсь, — пробормотал Лемнер. — Раньше русские шли в Африку с Карлом Марксом, а теперь мы пойдём с Пушкиным. Африка привела Пушкина в Россию, а Пушкин приведёт Россию в Африку.
— Как глубоко! Так пусть же ваша африканская армия именуется «Пушкин». А вы, брат Лемнер, станете «пушкинистом»! — Чулаки засмеялся, затряс щёками, и все веснушки осыпались. Подал знак. Апостолы снялись с кресел и покинули галерею.
Склад был чёрный, как угрюмый брусок. Уныло светила надпись «Орион». Чулаки и апостолы погрузились в машины. Брызгая фарами, машины ушли к шоссе и утонули в световоде огней. Над чёрным лесом занималась заря.
К Лемнеру подошёл Вава.
— Что за бакланы? — кивнул вслед исчезнувшим машинам.
— Вава, ты знаешь, где Африка?
— Оттуда приезжают в Россию чёрные проститутки с козьими сосками и курчавыми лобками до плеч.
— Обзаводись тропической формой и купи панаму.
— Понял, командир.
Глава одиннадцатая
Африка дохнула парилкой, эвкалиптовым веником, обожгла затуманенным солнцем, ослепила фиолетовыми цветами огромного дерева, в котором бушевал жаркий ветер, и глаза слезились от едкой пыльцы. Лемнер смотрел, как садятся на бетон ревущие транспорты, опускаются аппарели, выкатываются длинные, как ящерицы, бэтээры, осторожно щупают колесами африканскую землю и катят, растекаясь по аэродрому, нацелив пулемёты на мутные, горчичные холмы.
Тусклый блеск алюминия на брюхатых самолётах. Масленое солнце на стволах пулемётов. Огромная вялая птица пролетела над Лемнером, осмотрев ненавидящим взглядом. Такой он увидел Африку, и она ему полюбилась.
Его встретил Вава. Оба были в пятнистой, с короткими рукавами, форме, в панамах с мятыми полями. Начштаба тут же, под свист турбин, докладывал обстановку.
— Аэродром Банги блокирован. Подъезды к Президентскому дворцу под контролем. Французы не дергаются. Их самолёт из Дакара подошёл к Банги, увидел, что обломилось, и повернул. Тебя в аэропорту ждёт этот чёрный малый Мкомбо. К вечеру мечтает стать президентом. Могу отправить обратно в джунгли. Пойдёшь говорить?
— С французами в бой не вступать. Штурмуем дворец с колес. Ты, Вава, не наглей. Ты, «гордый внук славян», принёс народу Африки свободу и «долго будешь тем любезен ты народу». А потом тебя тихонечко закопают в красную африканскую землю. Ты меня понял, Вава?
— Понял, командир.
Мимо катил бэтээр. На серой броне белой краской был начертан профиль Пушкина, такой, каким Пушкин рисовал себя на полях рукописи «Евгений Онегин».
В здании аэропорта со следами короткого боя, на диване с распоротой пулями спинкой сидел лидер повстанцев Мкомбо. Он ждал, когда начнётся штурм Президентского дворца, из дымящего здания выведут свергнутого президента Блумбо, и в его золочёный кабинет сядет Мкомбо, получив страну, полную урана, золота и алмазов.
— Месье Мкомбо, — Лемнер по-французски приветствовал молодого африканца с тонким шрамом на глянцевитой щеке. — Надеюсь, вы не испытываете неудобств?
Мкомбо протянул тонкую кисть с длинными, как лепестки, пальцами. На одном ярко светился золотой перстень.
— После джунглей это кажется дворцом, — Мкомбо обвёл рукой разгромленный зал.
— Привыкайте к дворцам, месье президент. Привыкнуть легко, отвыкнуть трудно.
— Узурпатору Блумбо придётся привыкать к тюремной камере. Народ станет судить его, как кровавого палача и истязателя.
— А нельзя обойтись без суда? Во время штурма летают пули.
— Блумбо нужно взять живым. Он должен показать зарубежные счета, на которых держит свои кровавые деньги. Они пойдут на восстановление нашей великой и несчастной страны.
— Ваша воля, месье президент.
Лемнер был любезен, как дипломат, коим в эту минуту являлся, и слегка развязен, как вершитель военного переворота, дарующего власть молодому честолюбцу.
Мкомбо не узнал Лемнера, пройдя мимо на торжественном рауте в Москве. Тогда, в Доме приёмов, он беседовал с министром иностранных дел Клёновым. Лемнер запомнил узкий шрам на щеке, надрез, сделанный оточенной раковиной. Такие надрезы получают юноши, теряющие девственность. Тогда, на приёме, Мкомбо был в чёрном смокинге с галстуком-бабочкой. Ночные бабочки, в белых шелках, кружили у фонарей.
— Мои друзья надеются, что за ними сохранятся права на золотые прииски в Бундли и Кванго.
— Это не должно их заботить. Мне сообщили, что французы покидают золотые рудники в Чомбо и Глембо. Вы, месье Лемнер, получаете любой из них, на ваш выбор.
— Вы очень щедры, месье президент. Рассчитывайте на меня, скромного солдата России.
По стене над головой Мкомбо побежал большой чёрный паук, мохнатый, с колючими лапами. Лемнер выхватил пистолет и убил паука, оставив над головой Мкомбо кляксу с дырой.
Мкомбо мягко захлопал в ладоши, блестя золотым перстнем.
— Хотел вас спросить, месье Лемнер, что значит рисунок на броне ваших боевых машин? Чья это кудрявая голова?
— Это Пушкин, месье президент. Я привёз в Африку Пушкина. Надеюсь, перед вашим дворцом мы установим памятник этому великому русскому африканцу.
— Я слышал о Пушкине. Он родом из нашей провинции Кванго. Мы все его дети.
Лемнер катил на горячей броне, в чёрных очках, с сигаретой в