Лемнер присел на ступеньку сторожевой будки у шлагбаума, но Вава его прогнал.
— Сел на линии огня! Ещё на лбу мишень нарисуй! Ступай к «колючке», за бетонный столб. И прижмись!
Лемнер примостился на деревянной катушке с остатками кабеля. Кривой, похожий на виселицу столб наклонился над ним. Чуть мерцали витки «спирали Бруно». Над складом, окружённая лёгким заревом, краснела надпись «Орион». Лес чернел на меркнущей ночной синеве. В стороне текла и дрожала огненная трасса. Огонь пульсировал в световоде, его брызги летели в поля. Лемнер держал на коленях автомат, готовясь вскинуть и бить по атакующей цепи. Но атаки не было. Пахло холодной травой, пульсировала далёкая трасса. Лемнер рассеянно думал, что хорошо бы увеличить численность подразделения «Волк» и разжиться бронемашинами и гранатомётами, которые предлагал ему вороватый прапорщик. Он представил, что в этот час, под негасимым полярным солнцем, сверкает огромная льдина. Краснеет букет стылых роз. На стуле в норковой шубе сидит Алла. На её твердом, как белый мрамор, лице краснеет помада. В раскрытых глазах синий лёд. Она прижала к животу пальцы с ярким маникюром, и под пальцами в животе красной льдинкой застыл плод. Его нерождённый сын.
Лемнер увидел, как с трассы скатилось несколько огней, потекли, приближаясь. Глазасто надвинулись. Три пары фар брызнули, освещая будку, шлагбаум. Погасли. Лемнер слышал, как хлопали дверцы машин. Из черноты зазвенел металлический голос:
— Открыть шлагбаум! Повторяю, открыть шлагбаум!
— Кто такие? Пропуск на въезд! — Вава не был виден, но Лемнер узнал его голос.
— А на тот свет пропуск не хочешь? Главного ко мне!
— Ты кто такой бугор явился? Пропуск, или уматывай!
— Три минуты на размышление! Время пошло! — прозвенел мегафон.
Лемнер чувствовал, как распадаются молекулы воздуха. Секунды текли. В темноте шёл лавинообразный распад молекул.
Стукнуло. Озарилось лицо. Полетел комочек огня, впился в будку. Ахнуло, расшвыряло взрывом. Полыхнули в черноту горящие обломки, и темнота загремела, расцвела множеством дрожащих цветков. Красные иглы окружили Лемнера, искали. Он вжался в столб, хотел втиснуться, стать столбом, превратиться в бетон. Вокруг чертило воздух, пули звенели и отскакивали от металла, с хрустом входили в деревянную катушку.
— Заходим! — звенел мегафон.
«Волки» огрызались. Автоматы били из-за углов склада. Дульные лепестки трепетали по всей территории.
Лемнер видел, как мимо горящей будки бегут люди, на полусогнутых, и на их автоматах загораются алые лепестки. Страх схлынул.
Его окружал бой. Он был в центре боя. Был захвачен боем. Он искал место, чтобы не попасть под пули. Отскакивал, и там, где только что находился, пули дырявили ящики, секли бетон. В нём открылось ясновидение. Он схватывал моментальный чертёж боя, его биссектрисы, углы, ломаные линии. Они менялись, пропадали, возникали в новом месте. Он бежал, отпрыгивал, перескакивал преграды, и бил из автомата по мелькавшим теням, в красные розочки на дулах чужих автоматов.
— Мерси, мадам! — кричал он, меняя рожок. — Бонжур, месье! — выкрикивал нелепо по-французски.
Это было упоение, восторг, дивная свобода, в которой исчезала плоть и сотворялся неистовый дух, счастливая дикая страсть.
— Силь ву пле, мадам!
Он увидел человека, его жутко блеснувшие глаза, ладони с растопыренными пальцами, которыми он хотел оттолкнуть Лемнера. И в эти пустые, без автомата, ладони, в жуткие, с огромными белками, глаза Лемнер всадил очередь. Когда дуло задиралось вверх, он возвращал его к этим глазам, продолжал стрелять в упавшего, пока не опустел магазин.
На него налетал другой, ещё не стрелял, но уже поднимал ствол. Лемнер выронил автомат, защищался пустыми ладонями, чувствуя, как лопаются перед смертью глаза. Автоматчик ударил, но трасса пошла выше. Он задирал автомат, стрелял в небо, пока не упал. Возник Вава. Держал автомат стволом вниз. Вокруг горели остатки будки.
— Живой?
— Благодаря тебе.
— Себя благодари, что не убил меня куском асфальта.
Бой завершился. Нападавшие волокли к машинам убитых и раненых. Три пары фар брызнули, развернулись, и машины укатили, светя рубиновыми габаритами. Кто-то из «волков» пустил им вслед ненужную очередь.
Заморгали фонарики. «Волки» прибирались на месте боя. Один охранник был «двухсотый», лежал в позе дискобола, заведя руку за спину, подняв колено в прыжке. Двое «трёхсотых» сидели на ящиках. Одному бинтовали голое плечо, и он матерился. Другому лепили марлю на щёку, пуля сорвала половину носа. Он сипел, харкал кровью.
Лемнер отыскал того, кого убил. Фонарик осветил блестящий комбинезон, в каком ныряют аквалангисты. Руки были в белых перчатках. Глаза открыты, и в них свет фонаря. Изо рта торчал язык. Казалось, он показывает язык Лемнеру, как это сделал Эйнштейн фотографу. Лемнер показал язык мертвецу. Наклонился и потянул за ухо. Ухо было теплое.
Вава ходил в стороне за шлагбаумом, светил фонариком. Лемнер видел, как шарит по земле фонарик. Фонарик остановился, и раздался выстрел.
Вава вернулся, и Лемнер его спросил:
— Зачем стрелял?
— Чтоб не мучился. Бонжур, мадам!
Расхаживал среди «волков», раздавал приказания. Трёх убитых в комбинезонах распорядился, пока темно, отвезти в лес и закопать.
Лемнер присел на ящик. Хотел вспомнить то упоительное опьянение, когда в нём исчезла плоть, материя превратилась в энергию, и он стал духом, несущим смерть, не ведающим смерти.
Глава десятая
Появился завскладом Аркадий Францевич. Трепещущий, он подскакивал на одной ножке. Во время боя он прятался в норке. Стихло, он выглянул, не увидел опасности, вылез целиком и теперь благодарил Лемнера, хватал его руку обеими пухлыми ладошками.
— Это было великолепно! Как мы их разгромили! Как они нас испугались! Ах, если бы у меня был автомат!
— Доложите хозяину, что объект взят под охрану.
— Да он едет сюда! Вон его машина!
От трассы к складу плыли фары. Миновали тлеющую будку, хрустально брызнули, встали. Два тяжёловесных внедорожника гасили фары. Телохранители из передней машины гурьбой обступили вторую, тучные великаны с маленькими головами. «Волки», не остывшие от боя, хмуро смотрели на их чёрные пиджаки и белые сорочки с одинаковыми тёмными галстуками. В машине отворилась дверь, показалась нога в начищенной туфле, рука с бледными пальцами. Из машины поднялся Анатолий Ефремович Чулаки, с рыжей, небрежно стриженной