Об этом зло думал Михаил Соломонович, рассматривая красную пластмассовую пряжку на её животе.
— Тем более, дорогая, иди к Розенкнопфу. Нельзя рожать ребёнка, зачатого под побоями. Родится злодей, истязатель, серийный убийца.
— Родится прекрасный мальчик. Я сделаю всё, чтобы он вырос добрым достойным человеком.
— Послушай, ты мне надоела! Не хочешь работать, пошла вон! Одна Мерлин Монро ушла, другая появилась. Я знаю, как сделать из провинциальной уродки голливудскую звезду. Больше овса, меньше сена. И хлыст, хлыст!
— Я уйду, но вы мне дадите денег, чтобы я и мой мальчик ни в чём не нуждались.
— Что ты сказала? Денег? — Михаил Соломонович захохотал. — А это хочешь? — он показал ей сжатый кулак, ударив себя по предплечью.
— Вы мне дадите денег, иначе я расскажу, к каким персонам вы меня направляли. Вы думаете, я не знаю, кто такой Чулаки? Кто такой Иван Артакович Сюрлёнис? Профессор Лео? Вице-премьер Аполинарьев? Я соберу журналистов, наших и иностранных, и открою им все ваши делишки. Думаете, я не понимаю, что здесь политика, крупная политика. И вам не поздоровится. Вас упекут или даже прикончат. Как бы я хотела, чтобы ваш еврейский нос валялся в стороне от ваших слюнявых еврейских губ!
Михаил Соломонович был сокрушён. Перед ним стояла не проститутка, которую он слепил из комочков провинциальной грязи, одел, обул, дал хлеб, посадил в дорогую машину, поселил в прекрасной квартире, «вывел в свет», где она могла обольстить любого русского дурня, никогда не нюхавшего французских духов. Помимо скотской деревенской любви, не ведавшего «эротических таинств» мексиканских колдуний, тайских жриц, африканских целительниц. Перед Михаилом Соломоновичем стояла русская фашистка. Её раскалённая ненависть копилась поколениями. И он был в её цепкой, жестокой, ненавидящей власти, грозившей ему крушением. Тот таинственный взлёт, который с ним случился, восхождение к Величию, которое угадала в нём средиземноморская ведунья, всё это будет срезано мерзкой девкой. Она завладела его судьбой, поместив под пластмассовую красную пряжу. Туго затянет, чтобы он задохнулся и стал выкидышем. Липким комком с ручонками, слепыми глазами и огромным пупком. Он будет лежать на асфальте в луже крови, и его еврейский нос станет валяться в стороне от слюнявых еврейских губ.
Михаил Соломонович передёрнул затвор, услышав тихий лязг отшлифованной стали.
— Ну, хорошо, я дам тебе денег. Хочу, чтобы ты вырастила доброго достойного парня. Но почему ты одна должна его растить? Ведь это и мой сын! Давай растить вместе. Я мечтал о сыне. Мне тоже осточертела эта подлая работа. Брошу. Уедем из Москвы в глухомань. Ведь ты мечтала! Заживём жизнью достойных людей. Эта мерзкая не людская работа! За неё мне гореть в аду. Вместе будем отмаливать грехи. Я еврей, но приму православие. Одна гадалка нагадала мне, что прах мой будет лежать под иконами. Хочу верить в солнечного Христа. Хочу, чтобы мы втроем, ты, я и сын, шли причащаться, и все говорили: «Какая чудесная православная семья!»
— Ты сказал «семья»?
— Ну конечно! У нас и есть семья. Мы ведь муж и жена. Мы обручимся. Ты хотела, чтобы мы обручились на Северном полюсе. Чтобы была сахарная солнечная льдина, на ней стол, полный яств, букет красных роз, и я надеваю на твой чудесный палец золотое кольцо, и оно ослепительно горит в лучах полярного солнца.
— Ты не шутишь? Мы отправимся на Северный полюс и там обручимся?
— Сегодня же зафрахтую ледокол!
Алла счастливо рыдала. Михаил Соломонович целовал её чудесные, с ярким маникюром, пальцы, воображал, как наденет обручальное кольцо.
Он связался с морским судоходством и узнал, что несколько ледоколов курсируют по Северному морскому пути. Один в Охотском море, два в море Лаптевых, и один пришвартован на Ямале. Не без труда он вышел на связь с капитаном ледокола «Нерпа», посулил полмиллиона долларов за путешествие к Северному полюсу. Обзавёлся двумя золотыми обручальными кольцами. В гравёрной мастерской на обратной стороне кольца, что наденет Алла, сделал надпись: «Навстречу северной Авроры, звездою севера явись». Наказал Алле взять с собой норковую шубу. Сам запасся ветровкой с волчьим воротником, какую надевает Президент, когда посещает военные корабли. И они с Аллой отправились обручаться на полюс.
Летели самолётом в Салехард, на аэродроме пересели на вертолёт. Тундра в иллюминаторе была изумрудной, красной, шафранной, с чёрными озёрами, которые вдруг вспыхивали солнечными зеркалами. Струились бессчётные реки. На тёмных озёрах, ослепительные, сверкающие, сидели лебеди.
Земля вдруг начинала течь, уплывала, и стадо оленей бежало, пугаясь вертолёта, задирая к небу глазастые головы. Алла восхищалась. Тень и свет бежали по её лицу. Она благодарно улыбалась Михаилу Соломоновичу, и он отвечал ей улыбкой.
На Ямале дуло, местами лежал снег, на кромках озёр оставался лёд. Океан был выпуклый, как синяя линза, лазурный у берега и млечный у горизонта. На рейде, не приближаясь к причалу, стоял ледокол, тяжкий, закопчённый, напоминал деревенский утюг, в который клали угли. С причала Михаил Соломонович связался с капитаном. Ледокол издал грозный приветственный рёв, и скоро катер доставил Аллу и Михаила Соломоновича на борт ледокола. Туда же был доставлен складной столик и стулья, шампанское с бокалами и букет алых роз.
У капитана было лицо, похожее на боксёрскую грушу. Висел свинцовый ком бороды. Трубка, которую он гонял из одного угла рта в другой, стучала о жёлтые зубы. Синие глаза под железными бровями были зоркие, как у капитанов, прозревающих в далях новые земли. Он расстегнул кейс, который положил перед ним Михаил Соломонович, Доллары, наполнявшие кейс, пахнули болотной тиной. Капитан отвёл Михаила Соломоновича и Аллу в каюту.
— Прошлым годом возил одного придурка на полюс. Он воткнул флаг с черепахой, произнёс речь к народам мира и велел возвращаться. «Зачем, говорю, надо было на полюс?» — «Здесь, говорит, такая акустика, что скажи слово, и во всём мире услышат».
Капитан удалился, оставил их в каюте, и скоро затрясло, заурчало, ледокол шевельнул закопчённым бортом и тяжко пошёл в океан.
Они плыли день, и солнце не уходило с неба, приближалось к океану, стелило красную дорогу. Ледокол плыл по зелёным водам, солнце брызгало у чёрного борта, и казалось, ледокол высекал из океана огонь.
Они выходили на палубу и видели кита. Глянцевитая, отекающая ручьями гора поднялась из океана. Кит выпустил солнечный фонтан, плавно ушёл в глубину, утянув за собой двулистник хвоста. Ещё один кит, чёрная, с блесками мокрого солнца туша поднялась из глубин. Они ждали, что взлетит фонтан, похожий на стеклянный букет. Но это оказалась подводная лодка с чёрной рубкой и