— Я не выдавливал. Само получилось.
Рив рассмеялся, развязал тесёмки кошеля и высыпал на ладонь золотые монеты. Щелбан присвистнул, а Хрип тихо рассмеялся. Рив взял один золотой и щелчком пальца отправил его мне.
Я поймал монету на лету. Она была тяжёлой, с выщербленным краем, короной на одной стороне и какой-то птицей на другой.
— Твоя доля, как и обещал.
Я сжал монету в кулаке, чувствуя, как её ребро впивается в ладонь.
— Всего десяток сняли…
— Одиннадцать, — проворчал Щелбан, — Те шныри из стражи, которые не слишком торопились нас ловить, забрали один себе.
— Я вообще удивлён, что он не забрал всё, — произнёс я.
Рив фыркнул.
— Ну он же не дурак. Дело задекларировано у местного Глаза. Мы платим в общак — и не один. Ему, образно говоря, с этого тоже перепадёт, так или иначе. Так-то он вообще не должен с нас ничего сшибать, если есть договоренность с местными. Если узнают — ему не поздоровится. А забери он весь кошель — мы об этом обязательно рассказали бы. Смекаешь?
— Но тогда почему он вообще…
— Потому что он нам подыграл. За такое заплатить не жалко, Краб. Да ты посмотри на навар! — Рив усмехнулся, — Два с половиной — нашему Барону, два с половиной — Вороньему, иначе в следующий раз нам сюда ходу не будет. Остальное… — он оглядел банду, — Делим, парни.
Тур хмыкнул, Щелбан захихикал, а Хрип молча облизал губы.
Пять золотых на пятерых. Гроши для богачей — и целое состояние для уличных мальчишек.
Хотя рисковал практически я один… И рисковал больше всех… Парни меня хоть и «пригрели» — но всё же пока не в полной мере считают своим… Рив и Тур затянули с появлением, не предупредили о подкупленной страже…
Я тряхнул головой, отгоняя мрачные мысли, и сунул монету в рот, ибо карманам теперь не доверял. В голове тут же зароились мысли: еда, новая одежда, может, даже, нормальный нож…
— Ладно, симория, — Раздав золото, Рив встал, отряхнув штаны, — Пора валить.
* * *
Девять дней.
Девять дней моя сломанная рука на перевязи была нашим золотым билетом! Мы отрабатывали схему снова и снова, как заезженную песню уличных артистов — к которым, кстати, временами мы наведывались. Одна такая компания встала лагерем в одном из тупиков Старого Порта, и вечерами давала представления, сшибая за них медяки.
Там мы не работали — все дела с «рукой» Рив предпочитал проворачивать в Вороньем гнезде.
Через пару дней после первого дела мы «поработали» на рынке у Каменного моста. Я притворялся сыном мастерового, которого ограбили по дороге с зарплатой для всей артели. Толпа жалела меня, пока Щелбан с Хрипом обчищали кошели зевак, глазевших на мои «кровавые» бинты. А я ревел и проклинал несуществующих охранников, которые ушли куда-то промочить горло в самый неподходящий момент.
Затем попробовали провернуть схему в другой части Вороньего гнезда, на улице Гончаров. На этот раз я был учеником аптекаря, «потерявшим» лекарства для умирающей матери. Женщина в дорогом плаще так разрыдалась, что сама сунула мне серебряник — пока её мужу ловко срезали кошель.
А вот на третий раз мы попались — на жадности.
Выбрали слишком богатую цель — торговца пряностями, у которого оказалась охрана — о которой наши «сквозняки» не удосужились узнать. Я уже заводил свою шарманку про сломанную руку, когда один из стражников вдруг нахмурился:
— Эй, я этого парня уже видел! Позавчера он плёл о лекарствах для матери!
Щелбан рванул в переулок ещё до того, как услышал конец фразы. Тур, страхующий нас, с рёвом опрокинул тележку с селёдкой под ноги погоне. Мы бежали, пока лёгкие не загорелись огнём — но никак не могли оторваться от дюжих молодцев. Так что… Пришлось прятаться в зловонной сточной канаве, где крысы грызли что-то белое и склизкое.
Когда мы оттуда выбрались, Рив, весь в рыбьей чешуе и каких-то потрохах, схватил Щелбана за грудки и принялся неистово трясти.
— Вы совсем охренели⁈ — орал он, — Расслабились на лёгком заработке⁈ Да я вас акулам в заливе скормлю, придурки!
Впрочем, бушевал он недолго — на следующий день мы снова были в деле, на площади Старых Фонарей. Я изображал юнгу, которого выкинули с корабля без оплаты, да ещё и руку сломали. Моряки — народ суеверный, один даже осенил себя каким-то религиозным знамением, глядя на мои искусно подкрашенные «кровью» бинты.
Всё кончилось на девятый день.
Мы ещё не знали, что по Вороньему Гнезду прокатился слух о наших делах:
'Калеку используют как приманку."
Наш последний «спектакль» едва не стал похоронным. Я только начал заводить уже привычный вой про «злого хозяина-кузнеца», как из толпы раздался хриплый крик:
— Да это же те самые жулики! Банда «Руки»! Держите их!
Кто-то швырнул в меня гнилой капустой, кто-то попытался ухватить за ухо. Трущийся в толпе неподалёку Тур выхватил нож, заставив пару молодчиков отступить — и в этот момент Рив резко свистнул особым образом (я уже запомнил пару его сигналов), велев отступать.
Мы бежали под градом проклятий и объедков, уворачиваясь от «сознательных» горожан, пытающихся схватить нас, и сворачивая в проулки и дворы, пытаясь избежать внимания стражи — пока не нырнули в катакомбы через треснувший канализационный люк.
В зловонной темноте, задыхаясь, Рив выдавил:
— Всё. Эту схему хороним. На юге Ворньего гнезда нам пока делать нечего…
Я машинально потрогал свою руку — она почти зажила.
* * *
Впрочем, кроме бесконечного воровства в моей жизни появилось и кое-что ещё.
По вечерам, когда мы собирались в нашем убежище, где пахло жареной рыбой и дешёвым вином, банда превращалась в подобие семьи.
Тур, сидя на корточках у печки, точил свои здоровенные ножи, или что-то готовил. Щелбан и Хрип играли в кости на украденные медяки или делились городскими сплетнями. А Рив, устроившись на бочонке, по моей просьбе иногда начинал травить разные истории.
В основном, конечно, мне были интересна не всякая чушь — а информация о том, где я вообще нахожусь, и что вокруг происходит.
Так, благодаря этим историям я узнал много нового.
Например, что Артанум — не просто город, а город-государство, расположенный на мысе, на самом северо-западе материка. И что существует он уже около двухсот лет.
Узнал о том, что на юге от Артанума растянуты Громовые хребты, под которыми живут гномы. Копают свои рудники, куют оружие, торгуют — но чужих к себе не пускают.
Дальше на юг, за