Страж сидела в центре, на троне из живого дерева, который пульсировал, как гигантское сердце. Вокруг нее росли цветы — странные, непостижимо прекрасные, словно собранные из света и боли. Каждый лепесток дышал, каждый был лицом. Спящим, плачущим, застывшим в предсмертной муке.
Ее кожа была гладкой, как кора молодого дерева после дождя. Волосы — тяжелыми лозами, сплетенными в венец, из которого свисали крошечные золотые фрукты, медленно покачивающиеся в ритме ее дыхания. Тяжелая обнаженная грудь медленно вздымалась, будто она спала.
Стоило мне подойти, как она тут же открыла глаза. Они были, как янтарь с древними насекомыми внутри — живыми, но навсегда запечатленными в вечности.
— Вот ты и пришел, — мягко сказала она. Голос ее был похож на журчание воды в лесном ручье. — Чужак из другого мира. Упрямый, с растрескавшейся душой. Удивительно… каким живучим может быть сорняк.
Я ничего не ответил. Мой мозг анализировал возможные угрозы, игнорируя красоту ее обнаженного тела. Со стороны могло показаться, что я полностью расслаблен, но на деле это была лишь иллюзия. Мгновение — и я сорвусь в атаку.
Она подняла тонкие пальцы — не угрожающе, скорее, с интересом. Между ними расцвел белый цветок, у которого вместо тычинок были капли крови. Поднеся его к носу, она вдохнула его аромат, а потом небрежно бросила.
— У тебя запах путника. Но не странника. Ты — беглец. Бежишь от того, что внутри тебя. — Она наклонила голову, как будто разглядывала редкое насекомое на ладони. — Боль, горечь, гордыня… Ты слишком красив, чтобы не посадить тебя здесь.
Она протянула руку и указала на ближайший куст. Там цвел густой кустарник с алыми цветами, его лепестки медленно шевелились, словно вздыхали. Изящно, красиво, но стоило присмотреться — становилось видно, что цветы складываются в лицо. Спокойное, смирившееся. Может, даже довольное.
— Он был поэтом. Говорил, что искусство выше смерти. А потом понял: все искусство — это страх. И лег в землю, добровольно. — Она улыбнулась. — Я была к нему добра. Видишь, какой он теперь красивый?
Я не отводил взгляда. Она не лгала. Но и не говорила всей правды. Существа такого возраста и природы не нуждаются в лжи. Ее совершенно не смущало мое молчание, а я все еще не понимал, в чем заключается это испытание.
— Ты хочешь пройти, — сказала она, мягко касаясь листвы рядом с троном. — Но ты все еще не знаешь, кто ты. Ты думаешь, что можешь спасти других. Но в глубине… хочешь только одного — доказать, что ты лучше других.
Сад вокруг вздохнул. Лепестки шевельнулись. Деревья чуть наклонились ко мне.
— Пройди, если осмелишься. Но помни: этот сад принимает не силу, а искренность. Ты не победишь меня. Ты либо расцветешь здесь — либо завянешь.
Я молчал еще несколько секунд. Потом медленно опустился на одно колено, провел пальцами по почве. Теплой. Плотной. Живой. И осознал, что ей надо ответить.
— Я не цветок, — мой голос звучал тихо, но очень твердо. — Я — корень.
Она рассмеялась. И сад затаил дыхание. Ветер закружил опавшие листья, заслонив мне взор. Сначала я подумал, что сад исчез.
Я моргнул — и передо мной расстилалась долина. Легкий ветер качал высокие травы. Где-то в отдалении плескалась вода, звенела флейта, будто кто-то на вершине скалы играл для богов. Над горизонтом парил белый журавль, оставляя за собой шлейф света.
Я стоял босиком на гладком камне. Под ногами — теплая гладь, будто мир принял меня, как старого друга.
— Устал, странник? — раздался голос.
Я обернулся. Девушка — юная, прекрасная, с глазами, полными тишины. Она держала чашу с прозрачной водой. Лицо ее было спокойно, как у монашки, но губы тронула тонкая усмешка.
— Ты шел долго. Здесь можно отдохнуть. Ты заслужил это.
Я взял чашу. Вода была прохладной. Я поднял ее к губам… и остановился.
Она не отражала небо.
Вода была слишком чистой. Как зеркало. Без искажений. Без жизни.
— Где сад? — спросил я.
Девушка улыбнулась. Глаза ее потемнели, стали темными, как глубины колодца.
— Ты уже в нем. Просто… это иной его облик. Все, что ты видишь, выросло из желания. Это твоя тропа. Ты можешь свернуть с нее. Навсегда и остаться со мной.
Ветер стих. Даже журавль замер, будто его подвесили на невидимых нитях. В сердце — тишина. Слишком ровная. Слишком правильная.
Я закрыл глаза. И почувствовал — дыхание. Не свое — мира.
Там, под ногами, под камнем, шевелились корни. Они не дышали — думали. Искали. Пронзали каждый шаг. Слушали, где я сломаюсь.
— Это не мой путь, — сказал я, открывая глаза. — Это шелковая удавка. Ты хочешь, чтобы я остался. Превратился в еще один цветок, но это не мой путь.
Лицо девушки треснуло.
Тонкой, почти изящной трещиной. Из нее просочился мрак — густой, как смола. Она выпрямилась, став выше, старше. В глазах — древность и сила.
— Немногие проходят. Умные — ищут ответы. Сильные — ломают стены. Ты… просто не веришь. Даже себе.
Я шагнул вперед. Камень за спиной рассыпался в пыль. Передо мной — арка из переплетенных ветвей. За ней — вновь сад. Истинный. Слишком живой, чтобы быть ложью.
— Я не ищу правды, — сказал я. — Я иду. Этого достаточно.
Царица Вечного Сада молчала. Потом — склонила голову. Цветы у ее ног закрылись, как в молитве. Лоза отпустила мои запястья, о которых я даже не знал, что они сжаты.
— Тогда ступай, — прошептала она. — Но помни: даже корни, идущие вглубь, однажды достигают пустоты.
Я не ответил, сделав шаг под аркой, и земля под ногами тут же содрогнулась.
Сухой хруст — будто ломают кости. Из земли вырвалось нечто — с треском, сыплющимися из щелей листьями и сучьями. Древесный силуэт вырос прямо передо мной — чудовище, сплетенное из корней и трещащей древесины. Его туловище состояло из стволов, вросших друг в друга. Глаза — если их можно было так назвать — горели тускло-зеленым, гниловатым светом, как мхи в подземельях.
Оно раскрыло пасть — и вместо рева послышался звук штормового ветра, ломающего заросли бамбука. Острые, как мотыги, конечности скребли воздух. И оно бросилось на меня.
— Ах, прости, — раздался веселый голос за спиной. — Я редко отпускаю гости…