— И тут я начал! Я сделал такое скорбное лицо, вздохнул и говорю ему так, чтобы все в приемной слышали: «Ах, как жаль! Мой господин, господин Тарановский, так надеялся успеть. У него ведь еще дела с бароном Штиглицем, да и Василий Александрович Кокорев ждет в Москве, не дождется». Слышу, в приемной шепоток пошел. А секретарь уже смотрит на меня другими глазами.
Изя хитро подмигнул.
— Но это были еще цветочки! Я наклонился к нему и так тихо-тихо, по большому секрету, говорю: «А главное, мы ведь здесь по личному поручению его императорского высочества, великого князя Константина. Он очень интересуется сибирскими проектами моего господина, да и пост в правлении железных дорог предлагал, да мой хозяин отказался — Сибирь, говорит, важнее!»
Он откинулся на спинку стула, расплываясь в самодовольной улыбке.
— Курила, что тут началось! Этот поц чуть со стула не упал. Забегал, засуетился, начал называть меня «уважаемый Исаак Абрамович». Другие просители, что там сидели, смотрели на меня как на восьмое чудо света. А я сижу, скромно так потупив глазки, и делаю вид, что просто жду.
И он на секунду умолк, а потом торжествующе произнес.
— Встреча с губернатором Деспот-Зеновичем назначена на завтра. В десять утра. Самое первое, самое почетное время.
Он с гордостью посмотрел на меня.
— К тому времени, как я уходил, Курила, вся приемная шепталась. Они уверены, что ты — тайный ревизор из Петербурга, присланный самим великим князем, чтобы навести порядок в Сибири!
Я не смог сдержать усмешки.
— Хорошая работа, Изя. Очень хорошая работа, — похвалил я его. А теперь рассказывай, что ты узнал по этому… — и я брезгливо махнул рукой.
Изя достал из кармана мятую, исписанную убористым почерком бумажку и, водрузив на нос пенсне, начал свой доклад с видом прокурора, зачитывающего обвинительное заключение.
— Итак, знакомься: начальник Тобольского тюремного замка, коллежский асессор Артемий Семёнович Хвостов.
Имя прозвучало в тишине комнаты сухо и буднично, как имя любого другого мелкого беса в имперской иерархии.
— Наш Артемий Семёнович — игрок. Большой игрок, — продолжал Изя, заглядывая в свои записи. — Он должен всему городу. Самый крупный долг — местному купцу-миллионщику, за карточным столом проигрался. Поэтому ему и нужны были деньги от приюта как воздух.
Я молча кивнул. Все было до банальности просто.
— Но это, Курила, не самое страшное. — Изя понизил голос, и в нем зазвучали нотки неподдельного омерзения. — Говорят… ой, даже говорить страшно… у него в доме нет постоянной прислуги. Каждые три месяца в его доме появляются новые молодые служанки. Он берет из женского отделения тюрьмы двух-трех молодых арестанток, якобы для работы по дому. А через три месяца отправляет их обратно или на этап и берет новых. Свеженьких. Все в городе делают вид, что ничего не замечают. С виду все чинно и благородно, но… ты понимаешь, что это значит. Этих арестанток начальник тюрьмы использует как гарем, меняя их как перчатки. Есть еще слух, что, бывает, продает их услуги!
Я слушал, и лицо мое, казалось, превращалось в камень.
— И это еще не все, — закончил Изя. — Я поговорил с одним стариком, который поставляет в тюрьму дрова. Так он мне таки рассказал страшные вещи! Этот Хвостов ворует! Недодает арестантам пайку, продает налево казенные дрова и овес. Он делает деньги на всем, даже на голоде тех несчастных, которых должен охранять! Но тут и удивляться не чему, сам помнишь этап.
Последние слова ударили меня как хлыст. Я снова, как наяву, ощутил тот вечный, сосущий голод каторжного этапа, вспомнил вкус гнилой баланды и лица товарищей, умиравших от цинги.
Я молчал. Изя закончил свой доклад и теперь смотрел на меня, ожидая реакции. Он дал мне в руки оружие — грязное, вонючее, но невероятно эффективное. Теперь я знал все слабые места моего врага. И я знал, как именно буду его уничтожать.
На следующее утро я отправился наносить главный визит. Резиденция губернатора Деспот-Зеновича была истинным воплощением имперского порядка: строгий классический фасад, часовые у входа, а внутри — гулкие коридоры, где сновали молчаливые чиновники в вицмундирах и пахло сургучом и казенной бумагой. Здесь не было ни аристократической роскоши, ни церковного благолепия. Здесь была Власть.
Благодаря легенде, созданной Изей, меня приняли почти без промедления. Губернатор, Александр Иванович Деспот-Зенович, оказался человеком средних лет, с умным, но усталым и очень осторожным лицом карьерного чиновника. Он уже явно получил грозное письмо от епископа Варлаама, и это сделало свое дело. Он встречал меня с подчеркнутым, но очень настороженным уважением.
— Весьма рад знакомству, господин Тарановский, — произнес он, указывая на кресло. — Наслышан о ваших масштабных начинаниях в Сибири.
— Взаимно, ваше превосходительство, — ответил я, принимая правила игры. — Я и прибыл в Тобольск не только по делам моего нового предприятия, «Сибирского Золота», но и как благотворитель, радеющий о процветании вверенного вам края.
Я видел, как он напрягся, ожидая перехода к неприятной теме. Я не стал томить его.
— Я говорю о новом сиротском приюте, одним из главных жертвователей на который я имею честь состоять, — говорил я спокойно, тоном бизнесмена, докладывающего о сорванном контракте. — И я, как вкладчик и член общества, вынужден доложить вам о прискорбном инциденте. Мой благотворительный проект был саботирован. Деньги, собранные всем миром, украдены, а сироты вместо нового дома возвращены в нечеловеческие условия тюремного острога. И все это, как выяснилось, провернул начальник этой же тюрьмы, коллежский асессор Хвостов.
Губернатор помрачнел. Он явно уже знал это из письма владыки, но услышать в лицо от «столичного гостя с высокими покровителями» было куда неприятнее.
— Это возмутительно! — произнес он казенную фразу. — Я немедленно прикажу…
— Ваше превосходительство, — мягко прервал я его, — я обращаюсь к вам не с просьбой о наказании. Я обращаюсь с тревогой.
Он удивленно посмотрел на меня.
— Такой вопиющий скандал… — Я сокрушенно покачал головой. — Если о нем станет известно в Петербурге… а владыка Варлаам, как вы знаете, человек решительный, да и у меня есть определенные связи в столице… боюсь, это бросит ужасную тень на репутацию всей губернской администрации. Это будет выглядеть так, будто здесь, в Тобольске, власть не в состоянии проконтролировать даже богоугодное дело.
Я замолчал, давая ему осознать всю глубину скрытой угрозы. Я не угрожал, а «беспокоился» о его репутации. Он все понял.