— Подумайте хорошенько, сир. Времена нынче опасные даже для драконов и их друзей. Останьтесь хотя бы до полного выздоровления. — Роанна шла рядом с ним. — И сиру Юстасу будет приятно. Он очень вас любит.
— Любит, — согласился Дунк. — Будь его дочь жива, он выдал бы ее за меня, а вы были бы моей леди-матерью. У меня ведь никогда не было матери, даже без «леди».
Какой-то миг ему казалось, что леди Роанна сейчас снова закатит ему оплеуху. Или костыль вышибет, чего доброго.
— Вы сердитесь на меня, сир, — сказала она вместо этого. — И вправе требовать возмещения.
— Вы могли бы помочь мне оседлать Грома.
— У меня на уме нечто другое. — Она взяла его за руку своей, веснушчатой, с тонкими сильными пальцами. «Бьюсь об заклад, она вся в веснушках». — Вы понимаете толк в конях?
— У меня есть один.
— Старый, пригодный только для битвы, неповоротливый и злобный. Не такой, чтобы на нем путешествовать.
— Делать нечего — для путешествий у меня либо он, либо они. — Дунк показал на ноги.
— Ноги у вас, конечно, большие, и руки тоже. Для большинства верховых лошадей вы чересчур велики — под вами они походили бы на пони. Однако вам пригодился бы скакун резвый и в то же время рослый, с добавкой дорнийской крови. Такой, например, как она.
Напротив Грома стояла гнедая кобыла с горящими глазами и длинной огненной гривой. Леди Роанна достала из рукава морковку и скормила ей, поглаживая лошадь по крупу.
— Нет, пальцы оставь в покое. Я зову ее Искоркой, но вы можете сами подобрать имя. Назовите Заменой, если хотите.
Дунк, на миг утратив дар речи, посмотрел на гнедую новыми глазами. Такого коня у сира Арлана никогда не было. Она способна мчаться как ветер — стоит только посмотреть на ее длинные точеные ноги.
— Все ее племя славится красотой и резвостью, — сказала Роанна.
— Я не могу ее взять.
— Почему?
— Слишком хороша для меня. Сами видите.
Роанна, вспыхнув, скрутила косу узлом.
— Я была вынуждена выйти замуж, вы знаете. Завещание моего отца… ну, не будьте же таким глупым.
— Каким же мне еще быть? Я туп, как чурбан, и бастард к тому же.
— Возьмите лошадь. Я не отпущу вас без какой-нибудь памятки о себе.
— Я буду вас помнить, миледи, не сомневайтесь на этот счет.
— Берите, говорят вам!
Он схватил ее за косу и притянул к себе. Это вышло у него неуклюже из-за костыля и разницы в росте. Он чуть не упал, пристраивая ее губы к своим. Она одной рукой держала его за шею, другой за спину. За один этот миг он узнал о поцелуе больше, чем знал из наблюдений. Когда они наконец оторвались друг от друга, Дунк вынул кинжал.
— Я придумал, что взять у вас на память, миледи.
Эгг сидел у ворот на новой красивой лошадке, держа Мейстера в поводу. Увидев Дунка на Громе, он удивился.
— Она сказала, что подарит вам новую лошадь.
— Даже прихоти благородных дам не всегда исполняются. — Они переехали через подъемный мост. Ров так переполнился, что грозил выйти из берегов. — Я предпочел взять не лошадь, а локон. — Дунк достал из-за пазухи рыжую косу и улыбнулся.
Два мертвеца по-прежнему обнимались в клетке на перекрестке дорог. Вид у них был заброшенный — даже мухи и вороны покинули их. На костях остались лишь лоскутья волос и кожи.
Дунк, нахмурившись, придержал коня. Лодыжка от езды разболелась, но его это не смущало. Боль — такая же часть жизни рыцаря, как мечи и щиты.
— В какой стороне юг? — спросил он Эгга. Среди дождя и грязи, под серым, как гранит, небом это было трудно определить.
— Вон в той, сир.
— Летний Замок на юге.
— А Стена на севере.
Дунк посмотрел на Эгга.
— До нее далеко.
— У меня новая лошадь, сир.
— Ну да, — не сдержал улыбки Дунк. — А тебе-то Стена зачем сдалась?
— Ну… Я слышал, она очень высокая.
Таинственный рыцарь
Когда Дунк и Эгг выезжали из Каменной Септы, пошел летний дождь.
Дунк ехал на старом боевом коне Громе; Эгг, восседая на молодой лошадке Дождинке, вел в поводу мула Мейстера. Мул тащил на себе доспехи Дунка, книги Эгга, спальники, палатку, одежду, большой кусок жесткой солонины, кувшин с медовухой и два меха с водой. Голову его покрывала старая соломенная шляпа Эгга с дырками для ушей. Сам Эгг обзавелся новой, но обе шляпы, на взгляд Дунка, только дырками и отличались.
Над городскими воротами торчала на пике отрубленная голова — довольно-таки свежая на вид: еще не позеленевшая, но уже сильно попорченная. Воронье расклевало щеки и губы, из пустых глазниц под дождем струились кровавые слезы, открытый рот точно взывал к проходящим через ворота путникам.
Дунк уже не раз видывал такое.
— В Королевской Гавани, будучи еще мальчишкой, я стащил такую голову прямо с пики, — сказал он Эггу (на стену вообще-то залез Хорек после долгих подначек Рафа и Пудинга, но когда прибежала стража, он голову сразу бросил, а Дунк поймал). — Не знаю, кто это был: мятежный лорд, рыцарь-разбойник или обычный убийца — после пары дней на стене они все как братья-близнецы. — Они тогда славно попугали девчонок на Блошином Конце. Загоняли их в переулок и не выпускали, пока те мертвую голову не поцелуют, а бедняжкам и деваться некуда: быстрее Рафа в Королевской Гавани никто не бегал. Эггу, однако, об этом лучше не знать. Хорек, Раф и Пудинг… маленькие чудовища, — а он, Дунк, хуже всех. Голова в конце концов совсем прогнила, и они кинули ее в котел в какой-то харчевне.
— Первым делом всегда глаза выклевывают. Потом щеки проваливаются, и она начинает зеленеть. — Слушай, — прищурился Дунк, — а ведь я его знаю.
— Как не знать, сир. Тот самый горбатый септон, что три дня назад проповедовал против лорда Красного Ворона.
Да, точно. Надо же… а ведь святой человек, служил Семерым, хоть и вел крамольные речи. «На руках его кровь брата и юных племянников, — вещал горбун на рыночной площади. — Тень, повинующаяся ему, задушила сыновей храброго принца Валарра во чреве матери. Где Молодой Принц теперь? Где его брат Матарис? Где добрый король Дейерон и бесстрашный Бейелор Копьелом? Они