– О да, и впрямь весна, – сказала она, направляясь к нему очень медленно, очень осторожно. Если он так легко расправился с ее мужчиной и теперь прохлаждается здесь, наблюдая за ее сыном, чего еще от него ожидать?
Тичи протянул ей ладонь, и она сама удивилась, что приняла ее, ощутив ее тепло. Затем последовал еще один сюрприз – он быстро и ловко потянул на себя, и она простерлась на нем.
– О нет, – сказала она, уткнувшись в его щетину. – Нет, Тичи, – потому что он уже впился зубами, и она не знала, плененная его руками и ногами, хочет ли он ее любить, сожрать или и то и другое и почему.
– Еще как да, – ответил он. – Почему нет?
Он вел себя разумно. Отдал ей лучшее одеяло в своей деревянной хижине, а когда она не нашла приправ для рагу в котле, все равно съел все до крошки и даже ее не побил.
Отчаянно сдерживая зубами вопль – эту сирену, что призовет к ней всех, – она все бежала и бежала, и дыхание обжигало ее охрипшее горло.
Она вернется к Тичи. Она не умрет. Почему она обязательно должна умереть, кто это сказал? Нили взял себе женой дочь Ганчо – темноволосую девушку с низким лбом и удивительным чувством справедливости. Неплохо, думала она. Очень даже хорошо для Нили. Нужно вернуться раньше, чем та родит. Кто ей еще поможет? Ей нельзя рожать первенца одной, а помочь могу только я. Я нужна – правда, серьезно, я очень нужна. А иначе она останется одна, потому что:
СНИМОК 4
К осени, когда даже самые теплые дожди не подарили ни листика жидкой спаржи, на северном склоне погибшего сада подрались Нили и Тичи. Тичи ударил Нили молотком, сбил с ног и чуть не прикончил. Но Нили снова вскочил на ноги, оскалив свои пять зубов и темные десны. Глядя с крыши хижины, она увидела, как Нили выпрямляется во весь рост и раскраивает череп Тичи.
– Это мой сын! – кричала она во все горло.
Тогда-то Нили и привел домой темноволосую девушку, которая фыркала, когда он занимался с ней любовью, и никогда не уставала, и всегда подметала полы. Жить со второй женщиной в хижине оказалось хорошо – особенно с такой, которая кое-что знает о справедливости и традициях. Все-таки она дочь старосты, ее не заменить.
– Попалась! – закричала женщина и чуть не придавила ее, но она увильнула прочь по тротуару. Пнула женщину в живот и услышала позади болезненный стон.
– Не попалась, – выдохнула она, но не стонущей женщине, а всем им, всему миру. С чего она решила, что вернется к Тичи – мертвому, с раскроенным черепом? Ее встретят внуки. Они хорошие дети, стройные и суровые, копии Нили. Они ей будут рады – той, кто их баюкала, баловала лакомствами, мешала котел для темноволосой девушки, когда та уходила с Нили на охоту. Если когда-нибудь вернутся олени, она еще приготовит им жаркое. Все лето стояла такая тяжелая засуха, что вернулись змеи. Сначала медянки, с их чесночным запахом в брачный сезон, – будто бурые черви на камнях старого мира. Потом – гремучки с их истерическим предупреждением, что всегда звучит слишком поздно. Отравленное мясо было хуже отсутствия мяса. К тому же укушенного человека приходится расчленять раньше, чем распространится яд.
Теперь, когда она бежала, в разуме отдавались эхом знакомые ориентиры, принося радость. Ведь здесь она охотилась, с Марном, а потом с Тичи. Она не умрет, не в этот раз, не сейчас, она без сомнений будет жить, ведь она – это она, уникальная, живая, великолепная.
– Попалась! – закричал кто-то над ухом, и она почувствовала удар, сокрушающий, и упала оглушенной на обочине, чувствуя, что мышцы все еще бегут. В мыслях замелькали снимки: времена года, знакомые люди, сыновья, дочери, прежде всего сама она – единственная, единственное «я» во всем подзвездном мире.
– Нет, нет, – стонала она, когда мужчина поднял над ее лбом топор.
– О да, да, – ответил он, ухмыляясь от удовольствия. Позади него появились остальные охотники. Нили с темноволосой девушкой – и двое стройных детей.
– Нили! – закричала она. – Спаси меня! Я же твоя мать!
Нили тоже ухмыльнулся и ответил:
– Мы все хотим есть.
Топор обрушился, раскалывая ее картины вдребезги, и они опали снежинками на землю, где поднялась и начала медленно оседать пыль. Дети ссорились из-за костей больших пальцев.
Послесловие
Может, я написала этот рассказ потому, что иногда мир кажется именно таким, а может, я надеюсь, что, когда вырастет поколение моей дочери, никому не захочется и не понадобится спасать свою жизнь, а может, потому, что Джереми Тейлор[148] в семнадцатом веке сказал: «…Когда вопрошают, хороший ли этакой человек или нет, ответ не в том, во что он верит, или на что надеется, или что любит». Аминь.
«Как вывести счастливых людей»
Предисловие
Это второй рассказ из двух, что я купил для сборника у писателей, которых я не знал. Оба прислал Роберт Миллс, мой агент. В сопровождавшей записке к этому говорилось просто: «Тебе понравится, как он мыслит». Это у нас в ремесле называется «недооценка». В молодости, когда я работал в книжном на Таймс-сквер, где придумали «жесткую продажу» (или как минимум усовершенствовали), я с помощью «недооценки» – или, как это еще называется, «лапши» – продавал всего две книги. Первая – «Алкоголичка» (The Alcoholic Woman). Это был сборник медицинских случаев для студентов, о психиатрических аберрациях, сопровождающих женский алкоголизм. Но был там один пассаж – на странице 73, если уже не путаю, – чрезвычайно знойный. Что-то о лесбиянках, и в красках изложено самой пьющей женщиной. Когда к нам заходил кто-нибудь из коммивояжеров – таких, с потными ладонями, из города Картофельного Пюре, штат Вайоминг – в поисках «интересного чтения» (потому что не смог подцепить в баре девицу на вечер), мы сопровождали его в дальний конец магазина и показывали эту самую книгу. Раскрывалась она неизменно на странице 73. «Пожалуйста, извольте видеть сами», – говорили мы, но тыкали под нос только тот самый абзац. У него аж слезы наворачивались. Глаза становились как парочка вареных яиц. Такие всегда покупали. Мы обирали их на четырнадцать баксов. (Кажется, сейчас эта