Я закидываю руку за борт, пальцы скользят по прохладной воде, оставляя за собой мелкие круги, которые тут же исчезают, будто и не было.
Дамир сидит напротив, весла давно убраны, мы просто дрейфуем посреди этого зеркального мира, где небо и вода сливаются воедино. Его глаза в этом свете кажутся темнее, глубже, и в них что-то такое, от чего сердце сжимается, а в груди появляется это знакомое тепло, которое я так долго боялась признать.
Он смотрит на меня так, будто видит не только меня сегодняшнюю, но и ту девочку, которой я была до всех этих потерь, до всей этой боли.
- Альбин, - он тихо произносит мое имя, но так, будто это единственное слово, которое имеет значение в эту секунду, в этот миг между прошлым и будущим. В его голосе слышится легкая дрожь, которую он пытается скрыть, но я-то знаю его уже достаточно хорошо, чтобы заметить ее.
Я поднимаю бровь, делаю вид, что не замечаю, как его пальцы нервно сжимают что-то в кармане куртки, как его дыхание стало чуть чаще. Притворяюсь, что не вижу, как его карие глаза стали еще темнее от волнения, как солнечные блики играют в его коротко стриженных волосах. Притворяюсь, что не понимаю, что сейчас произойдет, хотя сердце колотится так громко, что, кажется, его слышно даже на берегу.
- Да?
Он вдруг встает, лодка резко качнулась, заставив меня инстинктивно вцепиться в борта. В животе екает от неожиданности, а где-то глубоко внутри уже начинает расти это теплое, сладкое предчувствие, от которого становится трудно дышать.
- Ты что, утопить меня собрался? - смеюсь, но голос дрожит, выдавая все мое волнение, всю эту смесь страха и надежды, что сейчас перевернет мою жизнь.
- Нет, - Дамир не смеется. Его лицо серьезно, даже торжественно, когда он медленно опускается на одно колено, и лодка снова кренится, но теперь мне не до шуток.
в горле ком, а глаза почему-то начинают щипать от слез. В его руке кольцо. Простое, из белого золота, без вычурности, именно такое, какое я бы выбрала сама, с небольшим бриллиантом, который ловит последние лучи заката и вспыхивает, будто маленькая звезда, упавшая к нам в лодку.
- Альбин, я обещаю любить тебя, даже когда ты злая. Баловать, даже когда ты говоришь, что не надо. Быть верным, даже если весь мир перевернется. И никогда, слышишь, никогда не обижу ни тебя, ни Рому.
Вода вокруг нас будто замирает вместе со временем, и весь мир сужается до этого шаткого деревянного островка, до его глаз, полных такой искренности, что становится больно.
- Дамир, ты… - я не знаю, что сказать, слова застревают в горле, потому что все, что приходит на ум, кажется слишком мелким, слишком незначительным для того, что он только что сказал.
Мои пальцы сами собой тянутся к кольцу, хотя разум еще пытается сопротивляться, напоминая о всех тех ранах, что оставил Марк.
- Я хочу, чтобы ты стала моей женой, Альбин, - он улыбается, и в этот момент его глаза горят таким светом, что мне хочется верить. – Вы с Ромкой для меня семья. Неужели ты думала мне будет достаточно только свиданий? Ты станешь моей женой?
Я протягиваю руку, замечая, как дрожат пальцы, как трудно сделать даже этот простой жест, когда внутри все переворачивается.
- Нет, не думала, - машу головой, и предательские слезы скатываются по щекам, но сейчас мне все равно. – Я согласна, Дамир. Только не обижай.
Последние слова особенно важны. в них мой самый главный страх, и еще до того, как он начинает говорить, я вижу в его глазах обещание.
- Ни за что и никогда не обижу. Утонуть мне в этом пруду прямо сейчас, если такое случится, - говорит он, и в его голосе столько твердости, что хочется верить.
нет, он не соврет, не предаст. Его пальцы теплые и немного шершавые, когда он надевает кольцо, и оно идеально подходит, как будто всегда должно было быть там, на этом месте.
Лодка снова качается, когда он тянет меня к себе, и я уже не сопротивляюсь, позволяя этим сильным рукам обнять себя. Его губы теплые, чуть солоноватые от ветра и вечерней прохлады, но мне все равно.
в груди разливается такое странное чувство, будто я наконец-то вернулась домой после долгого, трудного пути.
А где-то за спиной, на берегу, Рома машет нам рукой. он все видел, и его улыбка такая же широкая, как в детстве, до всех этих бед. И я знаю: наконец-то все будет хорошо.
Не идеально, не безоблачно, но - хорошо.
Потому что теперь мы не одни.
Пятнадцать лет спустя
Пятьдесят. Полвека. Цифра, которая когда-то казалась мне такой далекой, недостижимой вехой, теперь красуется на воздушных шарах цвета шампань и поздравительных открытках, аккуратно разложенных по дубовому столу, который мы с Дамиром выбирали вместе лет шесть назад.
Солнце льется через большие панорамные окна нашего дома, того самого, в который мы переехали, когда Артем, наш сын, пошел в первый класс. Лучи мягко скользят по фотографиям в рамках, выставленным на каминной полке: наша свадьба, первые шаги Артема, выпускной Ромы.
В воздухе витает аромат свежеиспеченного торта, ванили и дорогих духов - смесь, ставшая для меня запахом счастья.
Дамир стоит у стола с трехъярусным тортом, украшенным шоколадными завитками и пятью десятками крошечных свечек, что-то шепчет на ухо Артему, в котором так странно и прекрасно смешались его спокойная уверенность и моя упрямость.
Вижу, как он по-отцовски кладет руку на плечо мальчику, как его губы шевелятся, произнося что-то, что заставляет Артема закатить глаза с преувеличенным подростковым возмущением. Но сын все равно улыбается той сдержанной, мальчишеской улыбкой, которую он унаследовал от отца, потом бросает взгляд на меня и дразнится: "Старушка", и от этого становится смешно и трогательно одновременно.
я только смеюсь с этого, потому что знаю, он обожает меня, даже если прячет это за подростковым бунтом и показной грубостью, за которой так трогательно видна его нежность.
Рома подходит неслышными шагами, как всегда умел, и обнимает за плечи, крепко, по-взрослому, но