Крид снял халат и посмотрел на неё с лёгкой улыбкой.
— Магия жизни высшего уровня плюс полное понимание анатомии и физиологии, — ответил он просто. — Когда знаешь, как должен работать организм, нетрудно заставить его вернуться к нормальному состоянию.
— Но ведь вы лечите неизлечимое! — настаивала Ольфария. — Рак, врождённые пороки, дегенеративные заболевания...
— В вашем мире, возможно, неизлечимое, — пожал плечами Виктор. — Здесь просто требует соответствующих навыков и знаний.
Он направился к выходу, а Ольфария побрела следом, всё ещё потрясённая увиденным. Она понимала, что наблюдала за работой настоящего гения медицины — человека, который давно перешагнул границы обычного врачевания и стал чем-то большим.
И этот человек собирался научить её своему искусству.
— Впечатляет? — спросил Крид, когда они шли по коридору к его кабинету.
— Это... невероятно, — Ольфария всё ещё не могла прийти в себя. — Вы спасли двадцать жизней за полчаса. Излечили безнадёжных больных...
— Решил двадцать медицинских задач, — поправил её Виктор с лёгкой усмешкой. — Не более того.
— Задач? — переспросила она. — Но это же люди...
— Конечно, люди. Но для меня они прежде всего набор симптомов, требующих коррекции, — он остановился и посмотрел на неё серьёзно. — Дорогая Ольфария, первое, что вы должны усвоить — эмоции в медицине только мешают.
Они вошли в кабинет, и Крид жестом предложил ей сесть.
— Вы помните свою клятву Гиппократа? — спросил он, устраиваясь напротив. — "Не навреди", все эти прекрасные слова о милосердии и сострадании?
— Помню, — кивнула Ольфария.
— Забудьте, — жёстко сказал Виктор. — Здесь они не работают. Здесь работает только практичность и рационализм.
Он встал и подошёл к окну.
— Сострадание заставляет тратить ресурсы на безнадёжных случаи. Милосердие — лечить тех, кто не принесёт обществу пользы. Гуманизм — спасать жизни ради самого процесса спасения, а не ради результата.
— Но разве цель медицины не в том, чтобы...
— Цель медицины — максимальная эффективность при минимальных затратах, — перебил её Крид. — Я могу потратить час на спасение одного умирающего старика или за это же время вылечить тридцать человек с излечимыми заболеваниями. Что рациональнее?
Ольфария молчала, пытаясь переварить услышанное.
— Возьмём вчерашний случай с Дубровским, — продолжил Виктор. — Вы потратили три часа на операцию человеку, который пытался вас изнасиловать. За это время могли бы спасти шестерых невинных пострадавших. Где здесь логика?
— Он же человек...
— Он паразит, — холодно возразил Крид. — Бесполезный аристократ, который живёт за счёт других и приносит только вред. Его смерть была бы благом для общества.
Он вернулся к столу и сел.
— Но вы его спасли из сентиментальности. И это ваша ошибка, которую я больше не позволю повторить.
— То есть вы хотите, чтобы я стала такой же... бесчувственной? — с болью спросила Ольфария.
— Я хочу, чтобы вы стали эффективной, — ответил Виктор. — Чувства — роскошь, которую может позволить себе обычный врач в обычной больнице. Мы же работаем в другом масштабе. Наши решения влияют на судьбы империи.
Он наклонился вперёд, глядя ей прямо в глаза.
— Каждый час, потраченный на неперспективного пациента, — это час, украденный у тех, кого действительно можно спасти. Каждое лекарство, истраченное на безнадёжного, —