Я горько усмехнулся, глядя на его протез. Я и так это знал… Бремя власти карает невинных и виновных…
— Согласен. У меня нет выбора, Юрий Викторович, — сказал я, отодвигая от себя написанные указы. — Стабильность — прежде всего. Тайный Отдел будет моей опорой. И главным орудием. Вы возглавите официальную комиссию по расследованию катастрофы. С максимальными полномочиями. А сейчас… — в дверь снова постучали, появились перепуганные секретари, — … мне нужен Тронный зал. Через час. Пресса, двор, высшие чины. Я сделаю объявление. Будете рядом?
Рябоволов склонил голову, в его глазах мелькнуло холодное удовлетворение.
— Всегда, Ваше Величество.
* * *
Я молча встал под дверьми тронного зала. Послеполуденное солнце пробивалось сквозь высокие окна, ложась золотыми дорожками на паркет. Воздух гудел от шепота, звяканья шпор, нервного шуршания шелков. Собралось человек пятьдесят — бледные чиновники, местные князья и графы с опасливыми лицами, придворные дамы.
Анна стояла чуть поодаль, застывшая статуя в черном траурном платье. Ее лицо было маской льда, но глаза… глаза метались, как пойманные птицы, полные ненависти, страха, и какого-то невероятного смятения.
Рыльский стоял у подножия тронного возвышения, вытянувшись в струнку. Его обожженное лицо скрывало под собой смесь боли и солдатской дисциплины, но мелкая дрожь в его сжатой руке на эфесе шпаги выдавала бурю внутри.
Алексей Юсупов появился как тень. Его аскетичное лицо держало учтивую маску равнодушия, а узкие глазки-щелки сканировали зал и меня с жадным, хищным, научным интересом. Он чувствовал Скверну? Или просто видел силу?
Я вошел. Не в парче, а в черном мундире. Простом. Смертоносном. Волны шепота захлебнулись, сменившись гробовой тишиной. Я не пошел сразу к трону. Я остановился перед ним, доминируя лишь пространством. Мои янтарные глаза, светящиеся изнутри ровным, нечеловеческим светом, скользнули по толпе, заставляя людей отводить взгляд или съеживаться. Власть. Она исходила от меня, как физическое давление. Я протянул главному секретарю, трясущемуся как осиновый лист, пергамент. Мой голос резанул тишину, как сталь по камню:
— Огласите.
Секретарь запинаясь, срывающимся голосом начал читать:
'УКАЗ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ III!
Объявляется неделя траура по погибшим в трагедии Царского Леса. Семьям погибших назначаются щедрые компенсации из императорской казны: золото и земельные наделы. Церемония бракосочетания с Княжной Анной Меньшиковой откладывается на неопределенный срок в связи с трауром.
Регентский Совет — распущен. Должность Регента Империи — упразднена.
Вся полнота государственной власти отныне и впредь принадлежит Императору Всероссийскому Николаю III.
Князю Юрию Викторовичу Рябоволову, Главе Тайного Отдела, поручается возглавить официальную комиссию по расследованию причин и обстоятельств катастрофы в Царском Лесу. Тайному Отделу предоставляются чрезвычайные полномочия для выполнения данной задачи и обеспечения государственной безопасности.'
Зал ахнул. Единым, приглушенным стоном. Рябоволов, стоявший чуть позади и слева от меня, позволил себе едва заметную, одобрительную усмешку. Рыльский вздрогнул всем телом, как от удара кнутом, едва сдержав рывок вперед. Его каменная маска треснула, показав мгновение чистой агонии. Анна замерла, будто превратилась в соляной столп. Только ее глаза расширились, в них мелькнул не просто страх, а ужас перед открывшейся бездной. Юсупов склонил голову в глубоком, почтительном поклоне, намеренно скрывая свое лицо.
Я поднял руку. Ту самую, с Кольцом Соломона. Будто опираясь на незримую силу, текущую из него, на мощь Мак и преобразованную Скверну Химеры. Мой янтарный взгляд скользнул по лицам, задержавшись на Юсупове на долю секунды дольше. Потом взгляд устремился вперед, сквозь стены дворца, туда, где копошились тени движения ЛИР, Верейских, западных шпионов и восточных агентов. Туда, где назревали новые бури.
— Исполнить, — прозвучал мой голос, тихий, но перекрывший гул зала, как удар колокола. — Немедленно!
Тишина, опустившаяся на зал, стала гробовой. Звенящей. Насыщенной до краев ужасом, недоумением, крушением старых миров и леденящим душу осознанием: Золотая клетка «Николая-дурачка» разлетелась вдребезги. Император не просто вернулся. Он взял власть в свои руки. И править он будет железом, магией и холодным расчетом Царя Соломона. Новая эра началась. Со звоном разбитых цепей и скрежетом затачиваемых ножей.
Казалось, эта звенящая тишина длилась вечность. Потом, как по сигналу, зал взорвался шепотом, перекатывающимся в гул растерянности, страха и сдерживаемых эмоций. Чиновники и дворяне начали расходиться, кланяясь, шаркая ногами, бросая на меня испуганные или расчетливые взгляды. Анну увели две фрейлины — она шла, не глядя по сторонам, будто в трансе. Рыльский бросил на меня взгляд, полный немого вопроса и боли. Юсупов растворился в толпе, как тень.
Я остался стоять перед пустым троном. Рябоволов, как статуя, замер чуть позади. Власть, только что пролитая в зал, сгустилась вокруг нас, холодная и тяжелая.
— Оставьте нас, — сказал я тихо, но так, что слова достигли ушей последних уходящих.
Дверь закрылась. В огромном, внезапно пустом Тронном зале остались только мы двое да эхо недавних потрясений. И… еще одна фигура, задержавшаяся в тени у боковой двери. Императорский лекарь, старый, сухопарый мужчина с умными, но вечно усталыми глазами и дрожащими руками. Он робко кашлянул.
Рябоволов повернул голову, его ледяной взгляд скальпелем срезал с лекаря последние сомнения. Тот подошел, шаркая по паркету, низко кланяясь. Запах лекарственных трав и чего-то кислого витал вокруг него.
— Ваше Величество… — прошептал он, подойдя так близко, что его дыхание коснулось моего уха. Голос был сухим, как осенний лист. — Докладываю… Госпожа Меньшикова… Ольга Павловна… только что скончалась. От… последствий чудовищных ран. Отказало сердце… — Он сделал микроскопическую паузу, его глаза метнулись к Рябоволову, потом обратно ко мне. — … Как и предвиделось. Никаких иных причин.
Я просто кивнул один раз, коротко и четко. Словно получил доклад о погоде.
— Понятно. Благодарю за службу. Князь Рябоволов, — я повернулся к нему, — вручите доброму лекарю вознаграждение. За его усердие и… молчание.
Рябоволов, не задавая вопросов, не выражая ни малейшего удивления, достал из внутреннего кармана своего безупречного сюртука небольшой, но явно тяжелый мешочек из грубой ткани. Звон монет внутри был отчетлив и соблазнителен. Он протянул его лекарю. Тот схватил мешок дрожащими руками, алчная, облегченная улыбка растянула его морщинистое лицо.
— Я ваш вечный слуга, Ваше Величество! — залепетал он, кланяясь в пояс. — Буду молчать! Как в могиле! Ни единого звука не издам!
— Уходите, — сказал я, глядя поверх его головы, в окна, где садилось петербургское солнце. — И помните о цене излишней болтливости.
Лекарь, крепко прижимая к груди драгоценный мешок, юркнул к боковой двери, как