Густая и тягучая тишина над лагерем. Даже шум тренировок стих. Луначарский медленно покачал головой.
— Уходить, Игорь? При этом зная так много? Зная расположение баз, имена, планы? — мужчина усмехнулся, холодно и беззвучно. — Это не игра в песочнице. Это революция. Из нее просто так не уходят.
Затем Арсений едва заметно кивнул стоявшим по периметру площадки двум крепким молодым людям в серой форме. Их ауры — одна холодная, как ледник, другая зыбкая, как дым — вспыхнули.
— Возьмите его. — скомандовал Луначарский. — Живым. И посадите в темницу. Нам еще пригодятся его знания об… истинном лице императора.
Игорь взревел от праведной ярости. Его золотые волосы встали дыбом, артефактный огненный клинок материализовался в руке вспышкой ослепительного света.
— НЕ СМЕЙТЕ!
Он рванулся вперед, рассекая воздух пламенным мечом, высекая снопы искр. Первого серого мага льда он встретил взрывом пламени, сбив того с ног и оплавив ему броню. Второй — иллюзионист — растворился в дыме, пытаясь опутать сознание охотника. Игорь вскрикнул от внезапной головной боли, но его воля, закаленная в боях с демонами, была крепче. Он рванулся сквозь дым, клинок очертил смертоносную дугу — там, где должен был быть иллюзионист. Тот материализовался сбоку, бледный, с носом, сочащимся кровью от обратной связи.
Из-за спины Игоря выросла ледяная глыба — опрокинутый маг быстро пришел в себя. Удар был страшен. Игорь успел частично прикрыться щитом из сгущенного воздуха, но ледяной шквал сбил его с ног, обморозил плечо и заковал ноги в лед. Он рухнул, его огненный клинок погас. Еще двое приспешников Луначарского оказались перед ним. Они мгновенно прижали его к холодной земле и нацепили магические наручники, гасящие Источник. Если бы этих людей не натаскивал сам Магистр… И если бы на их месте были демоны… То он бы победил их… А, впрочем, сопротивляться было глупо…
— Вы… слепые… дураки… — захрипел Игорь, захлебываясь кровью из разбитой губы. — Он… сильнее… вас всех… Скверна… ударит… по Империи… если вы… не прекратите…
— Отведите его, — холодно приказал Луначарский, поправляя пенсне. — И подлатайте. Он нам будет еще полезен. А ты, князь, — он повернулся к побледневшему Верейскому, — начинай собирать свою коалицию. Истинный император, похоже, требует новых правил игры. И мы их напишем. Кровью.
* * *
Санкт-Петербург. Зимний дворец. Обеденное время.
Боль.
Она была везде. В каждой мышце, в каждой кости, в самом нутре, где пульсировал воспаленный, выжженный дотла Источник. Я проснулся не от солнца, а от этого глухого, назойливого гула боли, как от радиационного фона после ядерного взрыва. Без регенерации, подаренной Героической Душой и усиленной Сердцем Князя, мое нынешнее тело Николая давно бы разложилось, как труп под землей.
Химера… Печать… Купол… Поглощение… Поединок с Игорем… Каскад кульбитов, каждый из которых перегружал систему моего организма на запредельные проценты. Хорошо, что Мак успела подкормить меня в лесу, иначе обратный путь во дворец превратился бы в агонию. Как мы тащились… Поджаренный Рыльский нес на руках обугленную Ольгу и смотрел на меня, как на привидение. Анна всю дорогу в шоке молчала, пока к нам не подоспело подкрепление на дирижабле. Валерия истекала кровью (острый сук какой-то ветки вонзился ей в бок), но сжимала револьверы до побеления костяшек. Горстка уцелевших гвардейцев лишь походили на тени людей. Дворец встретил нас не ликованием, а оцепеневшим ужасом. Отправили всех по койкам, а меня — в мои позолоченные покои-тюрьму. Вырубился я тогда мгновенно.
А пробуждение встретило болью… Но у меня не было времени, чтобы оказать достойную жалость самому себе. Нужно было срочно действовать.
Я мысленно нырнул в Кольцо. Пространство «Сада» встретило меня знакомым, но теперь тревожным гулом. Воздух вибрировал от сконцентрированной мощи. И от ужаса.
Мак, моя перламутровая Садовница Бездн, деловито поливала из лейки… дерево. Но какое! Гигантское, чудовищное, с корнями, уходящими в темную почву Сада, и ветвями, упирающимися в купол этого пространства. Его ствол и ветви были черными, жилистыми, пульсирующими темно-фиолетовыми прожилками Скверны — чистейшим ядом, вытянутым из сердца Химеры. От него исходило гнетущее ощущение первобытной ярости и боли. Дерево было живым и злым. Но оно было приковано. Массивные золотые цепи, испещренные рунами Пленения и Подчинения, туго оплетали ствол и тянулись к огромному кристаллу из чистого адаманта, врытому в землю неподалеку. По этим цепям, как по проводам, текла темная, густая энергия Скверны. Она оседала в кристалле, и внутри его граней, происходило чудо: яд фильтровался, расщеплялся, преобразовывался. На выходе из камня уже сочился чистый, сияющий, золотисто-янтарный эфир, впитываемый самой почвой Сада и наполнявший пространство живительной силой.
Рядом, бледный как полотно, стоял Призрак Николай. Его полупрозрачная форма дрожала, глаза были круглы от ужаса.
— С-Соломон⁈ — он подпрыгнул, увидев мой мысленный образ. — Что это⁈ Что она делает⁈ Это же… это же сама Скверна! Живая! Она… она вырастила его из этой гадости!
Мак обернулась, щель между зубами сверкнула в беззаботной улыбке.
— О, Господин! — Она ткнула лейкой в сторону дерева. — Смотрите! Огурчик подрос! Немного капризный, но ничего, приручим! Цепочки держат! А кристаллик — самый лучший соковыжималка! Скверну — в свет! Как вы меня и учили когда-то!
— Она сумасшедшая! — зашептал Николай, глядя то на Мак, то на пульсирующее древо. — Она говорит с ним! Поливает! Это же абсурд! И… и что теперь⁈ Все ведь знают! Рыльский, Анна, Валерия, полдворца! Ты светился, как солнце! Видно, нашей маскировке пришел конец, Соломон! Что мы будем делать⁈
— Цыц, Призрак! — Мак надула губки. — Царь Соломон и не из таких передряг выкручивался! Горы демонов выше этого деревца давил! Успокойся! Все будет по маслу! Хочешь, я тебе книжек материализую? Про садоводство? Или про историю? Очень успокаивает!
Я мысленно вздохнул. Николай был прав. Маска сорвана. Но было ли это катастрофой? Учитывая обстоятельства, все сложилось как нельзя лучше. Я раскрыл свою истинную суть в тот момент, когда регентша и ее прихвостни оказались в самом уязвимом положении. Только за это уже можно было благодарить зверобога…
— Николай, — мысленно сказал я, вкладывая в голос