Она отвела взгляд, снова уставившись в проплывающие леса.
— Я… еще не разобралась до конца. — голос девушки дрогнул. — Это сложно. Ты… сложный. Два в одном. Герой и преступник… Безвольная марионетка и самовластный правитель… Тот, кто играет в опасные игры с Рябоволовым. Кто… — Она оборвала себя, резко вдохнув. — Я еще не разобралась. Не знаю, какой ты на самом деле.
Я смотрел на нее несколько мгновений. Потом кивнул. Мне все было понятно.
— Спасибо за искренность, Валерия. Искренность сейчас дорогого стоит. — я сделал шаг ближе. — Но хватит избегать меня. Физически или вот так, за ледяной стеной. Это сейчас не имеет смысла. Ты сама призналась, что даже не знаешь, что чувствуешь ко мне. Может, это действительно что-то большее. А может, просто восхищение силой и харизмой Соломона Козлова. Разберись. Но делай это, не убегая. Потому что сейчас, на Валдае, мне нужен рядом верный и сильный человек. Тот, кто не дрогнет в любой ситуации. Кто прикроет спину, случись чего. Неважно, что ты там чувствуешь или не чувствуешь. Мне нужна твоя сила. Твоя преданность Империи. Твои пули.
Она встретила мой взгляд. В ее глазах бушевала буря: гнев, смущение, страх, и упрямая решимость.
— В этом ты можешь не сомневаться, — сказала она твердо. — Всегда. Император или Соломон — Империя превыше всего!
— Хорошо, — кивнул я. — Тогда…
Я не договорил. Вместо этого я сделал еще один шаг, молниеносно схватил ее за руку выше локтя и резко притянул к себе. Девушка не успела даже вскрикнуть от неожиданности. Мои губы нашли ее, и мы соприкоснулись в страстном поцелуе: властно и требовательно, без намека на нежность. Поцелуй получился коротким, но горячим, как жерло вулкана. Я почувствовал, как она замерла, как ее тело напряглось. Я знал… она ощутила, как мое сердце бешено забилось под ее ладонью.
Затем я отпустил ее так же резко, как и схватил. Орловская отшатнулась, будто обожженная. Ее глаза были огромными, полными шока, ярости и… растерянности. Губы ее слегка приоткрылись.
— Что… что ты делаешь⁈ — вырвалось у нее хриплым шепотом.
Я горько усмехнулся. Наверное, в этой усмешке она увидела что-то хищное, древнее и бесконечно уставшее.
— Тоже хотел кое-что проверить, капитан, — сказал я. — Теперь ты можешь быть свободна от меня. Пока что…
Блондинка смотрела на меня несколько секунд, она прерывисто дышала. Потом ее лицо исказила гримаса чистейшей злобы. Она сделала резкий, отточенный, но нарочито-преувеличенный реверанс, полный язвительного презрения.
— Как скажете, Ваше Высочество, — прошипела она, растягивая титул. Охотница резко развернулась и зашагала прочь по палубе, спина ее была неестественно прямой, а плечи напряжены до предела.
Я остался один. Ветер теперь казался мне холоднее. Я еще пару мгновений глядел на удаляющуюся спину Орловской, а затем вновь повернулся лицом к ветру и алеющему горизонту. Губы все еще чувствовали прикосновение — теплое, отчаянное, полное внутренней бури. И невольно память подбросила другой поцелуй. С Анной. Ее губы, холодные от яда и ненависти, ее отчаянная попытка высосать яд, ее глаза, полные ужаса и… чего-то еще. Непримиримой вражды и странного, нежеланного влечения.
От них обеих веяло пожаром… Пожаром ненависти. Анна ненавидела меня за Глеба, за украденную жизнь, за вынужденную роль невесты. Валерия… ненавидела за силу, за манипуляции, за этот проклятый поцелуй-эксперимент и за только что случившееся. Но в этом пожаре, в самой его сердцевине, вылетали искорки чего-то иного. Искорки влечения, интереса, азарта перед опасностью, которую я, возможно, олицетворял. Сладкий яд, который они не хотели, но не могли не попробовать.
Я закрыл глаза. Тысячелетия. Океан времени, через который я прошел. Сколько таких искорок видели мои глаза? Сколько пожаров чувств — от чистого пламени первой любви до тлеющих углей страсти и горького пепла потерь — опалило мою душу? Я пережил стольких… Женщин, друзей, детей. Мысль о них до сих пор острой болью отзывалась где-то в глубине души. Сердце разбивалось не раз и не два. Оно знало все оттенки боли, которые может причинить любовь. Она мешала. Она отвлекала. Она делала уязвимым того, кто должен был быть непоколебим. Она приносила страдания.
И все же… — я прикоснулся пальцами к своим губам, еще хранившим отзвук поцелуя Валерии. Все же она никогда не надоедала. Эта странная, иррациональная сила. Эта способность заставить древнее сердце биться чаще, по-иному, не как механизм власти, а как живую плоть. Этот сладкий, опьяняющий яд, за которым всегда следовало горькое послевкусие страдания или разочарования, но который всегда манил снова. Сладкий яд… Все такой же желанный. Все такой же опасный.
Но от мыслей меня отвлекло холодное золото Кольца. Оно нагрелось и едва заметно дрогнуло. Знакомое ощущение связи потянулось к сознанию. Мак открыла канал.
— Господин? Николка тут… ну, очень нервничает. Говорит, срочно! — мысленный голосок джинна звучал взволнованно, без обычного озорства.
Я внутренне вздохнул, отсекая личные мысли и коснулся Кольца, открывая канал полностью. В моем сознании возник образ Николая, сидящего за императорским столом в Зимнем. Лицо Соболева-младшего светилось мертвенной бледностью, а глаза были широко раскрыты от паники.
— Соломон! — мысль Николая ворвалась резко и громко. — Кошмар! Рыльский… Лев Павлович… Он застрелился! В своих покоях! И Анна… Анна сбежала! Нашли записку няне… Она ушла! Куда — неизвестно! Что мне делать⁈ Я… я не знаю! Я пытался связаться с Рябоволовым, но его пока нет во дворце!
Эти вести ударили по мне тяжелой дубиной. Рыльский… сильный, верный, пусть и сломленный, но все же — Лев Империи. Он меня удивил… А Анна… исчезла в ночи, сбежала от меня и от всего этого жестокого фарса судьбы. Теперь она была в большой опасности.
Я мысленно сжался, мгновенно анализируя риски и последствия. Мой голос в канале связи прозвучал ледяной властью, без тени паники:
— Николай! Глубоко дыши. И слушай внимательно. Ты — Император. Видимость стабильности — твоя главная задача. Ничего не предпринимай самостоятельно. Ровно ничего. Сиди в кабинете. Подписывай то, что тебе дает Рябоволов или его доверенные лица. Юрий Викторович непременно появится. Он знает о тебе. Он со всем разберется. Найдет Анну. Разберется с Рыльским. Твоя основная задача — не дрогнуть. Не выдать себя. Понял?
— Понял… — мысль Николая была полна облегчения и остаточной дрожи. — Но как он… Рыльский… Почему?
— Потому что оказался слабее, чем я думал,