— Уйдите, — прохрипел он гвардейцу. Голос звучал чужим, разбитым. — Сейчас же. Никому не говорить. Это приказ!
Смертельно бледный гвардеец выскочил из комнаты и захлопнул за собой дверь.
Рыльский остался один. В тишине. В тишине, которая давила, как свинцовый колпак. Он подошёл к оружейному шкафу и открыл его. Он не стал брать свою изящную, зачарованную рапиру, а взял парадный пистолет. Тяжёлый, с гравировкой. Подарок Императора Юрия за верную службу. На стволе пестрела надпись: «За Верность».
Он сел на край кровати. Положил пистолет на колени. Провёл пальцами по холодной стали, по изящным буквам. «За Верность». Какая верность? Кому? Мёртвому Императору? Мёртвой Регентше? Бежавшей Анне? Империи, которая рушилась? Или тому, кто сидел сейчас в Императорском кабинете — не человеку, а дьявольскому отродью?
Горькая, беззвучная усмешка исказила его изуродованное лицо. Верность привела его сюда. К краю. К этой пустой комнате. К этому пистолету с одним патроном в барабане. Он всегда оставлял один патрон. На крайний случай. Для чести.
Он поднёс сперва тяжёлый ствол ко лбу. Затем — к виску, где начинался его шрам. Металл был ледяным. Он закрыл глаза. Вспомнил Ольгу — её властный взгляд, запах жасмина и стали. Вспомнил Анну маленькой — смеющейся, с огненными кудряшками. Вспомнил Юрия Соболева… нет, лучше не вспоминать Юрия.
— Простите, — прошептал он в тишину.
Палец нажал на спуск.
Громкий, оглушительный выстрел разорвал предрассветную тишину покоев. Эхо прокатилось по пустым коридорам. Тело Льва Павловича дернулось и рухнуло с кровати на толстый персидский ковёр с вытканным гербом Меньшиковых. Его невидящие серые глаза, широко раскрытые, смотрели в пустоту потолка. Из виска сочилась алая струйка, растекаясь по узору ковра — зловещий цветок на фамильном гербе. Тяжёлый парадный пистолет выпал из разжавшейся руки и глухо стукнул об пол. Барабан был пуст. Последний патрон чести был израсходован.
Глава 6
«Государь не должен иметь ни других помыслов, ни других забот, ни другого дела, кроме войны, военных установлений и военной науки, ибо война есть единственная обязанность, которую правитель не может возложить на другого.»
Никколо Макиавелли
* * *
Перед глазами стояла тьма… густая и вязкая, пропитанная запахами сырости, плесени и человеческого отчаяния… она обволакивала.
Игорь сидел на холодном бетонном полу подземного бункера, вбитого где-то в подмосковных лесах. Он находился глубже корней вековых дубов. Запястья мужчины горели под грубыми антимагическими ремнями.
Когда-то его золотая пуля, символ высшего ранга охотника, вызывала трепет у демонов княжеского уровня. А теперь… Теперь он был пленником тех, кого считал соратниками в борьбе за «светлое будущее».
Дверь скрипнула, впуская слабый луч света из коридора. Вошли двое надзирателей. Не солдаты, а чокнутые фанатики. Их глаза блестели нездоровым предвкушением и лихорадочной ненавистью ко всему, что не укладывалось в их убогую картину жизни. Один, тощий, нес ведро. Его лицо напоминало крысиную морду: такие же редкие и длинные усы, красный нос, большие передние зубы. Другой, крепкий и коренастый, держал пустой стакан. Его жирное брюхо вываливалось из-под ремня. Он больше походил на провинциального мясника, чем на революционера.
— Пить хочешь, предатель? — сипло спросил «Крыс», пнув Игоря сапогом в ребро. Боль пронзила бок, но охотник лишь стиснул зубы, не издав ни звука.
— Воды… — хрипло выдавил он. В горле пересохло до боли, язык казался куском наждака.
«Мясник» громко рассмеялся, опустил стакан в ведро и с хлюпающим звуком вытащил его полным мутной, желтоватой жидкости. Знакомый, тошнотворный запах ударил в ноздри.
— Вот твоя вода, Железный Ветер! — «Мясник» презрительно протянул стакан чуть ли не к самым губам пленника. — Пей, герой! Освежись перед тем, как палач вытрясет из тебя всю информацию! Поговаривают, он любит начинать с яиц! Ты послужишь хорошим примером для всех, кто задумает предать Республику!
Ненависть. Она полыхнула в Игоре красными углями. Она выжгла остатки сомнений, стыда, жалости. Он посмотрел на этих уродов, на их тупые, озверевшие лица, на стакан с их отходами, и увидел перед собой не людей, а нечто худшее… Даже в князьях Бездны чести было больше! Демоны убивали по своей природе, им было чуждо человеческое бытие… Эти же… творили зло с именем «свобода» на устах, с верой в свою праведность. И вот за таких ублюдков он всю жизнь проливал кровь? Защищал города, закрывал порталы, терял друзей? Мысль билась, как птица в клетке, полная ярости и горького осознания собственной слепоты. Надо было их всех перерезать тогда, на сходках, когда они еще только бредили своими республиками! Когда он еще мог… Некоторые люди — это чистое зло, которое может быть оправдано лишь пулей в лоб!
— Неблагодарная сволочь! — прошипел «Крыса», видя, что Игорь не шевелится. — Ты думал, твоя золотая пуля даст тебе право предать дело народа? Выбрать сторону этого коронованного урода, этого демона в человечьем обличье? Ты — гниль! Такая же, как и он!
Они плюнули почти одновременно. Густые плевки шлепнулись на грудь Игоря, рядом со следами старой, запекшейся крови. Стражники развернулись и ушли, хлопнув дверью. Стакан с мочой опрокинулся, зловонная лужа растеклась по бетону рядом с его ногами.
Игорь закрыл глаза. Он не чувствовал холода, голода, боли в ребрах. Он чувствовал только всепоглощающую, ледяную ярость. И желание выжить. Чтобы отплатить бывшим союзникам.
Охотник забился в дальний угол и попытался уснуть. Ведь сон был единственным лекарством от всего: от реальности, от слабости, от паршивых мыслей… И ему это почти удалось, как вдруг тишину подземелья разорвал грохот, от которого содрогнулись стены. Где-то сверху, очень близко. Звук был знакомым — взрыв направленного действия, разрывающий броню или укрепленную дверь. С потолка посыпалась штукатурка, пыль заволокла воздух серой пеленой. Игорь инстинктивно вжался в стену, натягивая ремни на руках.
Откуда-то сверху послышались крики, а затем — вопли ужаса и боли. Лязгнул металл. Резкие, сухие хлопки выстрелов, перекрываемые каким-то шипящим, свистящим звуком, отбивали незатейливый хаотичный ритм. Как будто кто-то кромсал лист железа раскаленными прутьями. Начался бой. Яростный и беспощадный.
Через минуту Игорь услышал шаги за дверью. Быстрые и уверенные. Не тяжелый топот стражников. Замок снаружи щелкнул, заскрипел. Дверь распахнулась, ворвавшись в камеру вместе с клубами дыма и запахом гари.
В проеме появилась та, кого он меньше всего ожидал тут встретить. Людмила Прекрасная. Казалось, сама ярость и грация материализовались в человеческом облике. Каштановые волосы, выбившиеся из-под строгого хвоста, обрамляли лицо с высокими скулами и хищно суженными зелеными глазами цвета