ПРИШЕЛЕЦ И КОСМОНАВТЫ
Шуршит, шуршит над моей головой, и кажется, что в листве завелись мыши, что они, испугавшись веселой Мурки, вдруг кинулись врассыпную, по листьям, по веткам, сбивая друг друга с ног, кувыркаясь… но это лишь налетел внезапный порыв ветра. Потряс деревом, как младенец погремушкой, и унесся прочь.
По дороге мимо меня идет космонавт. Это не галлюцинация, здесь полно космонавтов. У него в руке помятый букетик. Хочется вообразить, что еще маленькая, но уже полная романтичных грез девочка нарвала этих ромашек и васильков… да, постаралась, нарвала, повязала бантиком… а кому дарить? Ну конечно, космонавту!
Впрочем, нет. Я знаю, откуда букетик. Космонавт этот уже который год кружится по орбите вокруг Зареченской Веры. Знаю я потому, что сам у Зареченских дома живу. И каждый раз, как только я летом приезжаю, все местные космонавты собираются меня бить. Обычно это происходит вечером. Я выглядываю в окно и вижу в саду группу космонавтов. Они без скафандров, одеты по-разному, а вот глаза похожие. Что-то, наверное, они там, в космосе, видели. А может, это все любовь ненасытная. Смотрят на меня. Я знаю, чего они хотят, потому выходить не спешу, пусть помучаются. Наконец обуваюсь, накидываю ветровку — не от ветра, а от комаров — и выхожу.
— Ты, что ли, Веркин ухажер? — говорит мне один, недоверчиво и в то же время с угрозой.
— Ребята, — отвечаю я, у меня текст уже давно заготовлен, — ну что вы, в самом деле, как будто с Луны упали. Аж из самого космоса на Землю смотрите, а перед своим носом не видите ни черта. Да мы с Веркой явно с разных планет, я для нее как пришелец — чужой и далекий.
И это правда. Вера Зареченская на меня почти и не смотрит даже. А живу я у них потому, что лет пять назад работал с ее отцом, а теперь раз в год комнату у него снимаю, по знакомству, когда удается в отпуск вырваться.
То, что Вера ко мне равнодушна, меня поначалу злило, а теперь ни капельки. Она вообще такая, малоэмоциональная. Может сидеть весь день, косу свою черную плести, журналы листать и сериалы по телевизору смотреть. Зато коса у нее с руку — причем с руку космонавта, у меня-то руки потоньше будут. То ли от природы это у нее, то ли от местной радиации. Пытался я от Веры как-то ответ получить, почему же ей ни один космонавт до сих пор не приглянулся. Помню, что она тогда долго молчала, косу плела, а потом говорит:
— А толку? — и задумчиво на меня смотрит.
Вот и все, чего я добился.
А сейчас космонавтик этот мимо меня с цветами идет.
— Эй, — окликаю его, — постой.
Он терпеливо дожидается, пока я подойду.
— От Зареченской? — говорю я.
Космонавтик удивленно поднимает глаза, щурится от накатывающего подозрения…
— Да расслабься, — говорю я, — не нужна мне твоя Верка. Сигаретой угостишь?
— Не курю, — отвечает.
Ну да, чего это я, он же космонавт.
— Ну, бывай, — я разочарован.
Космонавт уходит, а я некоторое время еще стою, размышляю как бы ни о чем. Бывает такое состояние, как будто думаешь о чем-то, а о чем — и сам не понимаешь.
Дом у Зареченских низкий, одноэтажный, но широкий. Комната Веры через стенку от моей, и кровати стоят так, что убери стену — и получится, что мы спим вместе. Иногда перед сном мысли об этом меня волнуют. Однажды я даже в стенку постучал, вдруг, думаю, ответит. Будет тогда у нас своя тайна, свой секретный ночной перестук, а это сближает. Но нет, не ответила.
Отца Веры зовут Владимир, но мне можно и просто — Володя. Хотя он, конечно, меня старше лет на двадцать. У Володи — грузовичок. Хороший такой, крытый, почти новый. Грузовичок его и кормит. Работы много — одним нужно переехать, другим мусор вывезти или скот перевезти, но чаще всего Володю нанимают ребята из экспедиций: геологи, гидрологи, археологи. Он им и оборудование возит, и проводником работает. Места здешние Володя знает прекрасно. В такой экспедиции мы с ним и познакомились. Дома Володя бывает не часто. Все домашние дела на Вере. Только какие там дела? Скот и птицу они не держат, огорода нет — так, пара-тройка яблонь во дворе, которые и поливать даже незачем, климат такой. Еду Вера готовить начинает, только если папа дома, а так все больше кушает йогурты магазинные. Я к этому уже привык и не жду завтрака, сам себе яичницу жарю. А Вера разве что с утра по дому пройдет, метелкой немецкой пыль с мебели смахнет, да и сидит потом весь день у себя в комнате или в саду на скамеечке. Сидит, косу свою плетет да журналы с картинками листает. Вот и все ее дела.
Полистал и я как-то ее журнал и говорю:
— Вера, ты чего в этих картинках нашла? Это ж все неестественно. Это же все силикон, ретушь и компьютерная графика. Да ты в сто раз красивее всех этих надутых блондинок, вместе взятых.
— Правда? — спрашивает она удивленно и розовеет.
Вижу, приятно ей. И еще вижу, что глаза у нее вспыхнули, губы приоткрылись, вся она светится, словно хочет что-то рассказать, да не решается. Смотрит на меня, колеблется. А я аж затих весь, замер, чтобы не спугнуть. Но вижу, она опять прищурилась, в себя ушла, журнал у меня из рук выхватила и в дом убежала. Ну, думаю, есть у нашей Веры все-таки чувства, мечты есть свои, тайны.
А на следующий день встаю утром и вижу — Вера уже завтракает. А время-то ни свет ни заря. То есть уже ближе к восьми, но Вера обычно раньше одиннадцати не встает. Особенно когда папа ее в отъезде.
— Вернулся, что ли, Володя? — спрашиваю сонно.
У Веры во рту йогурт, она только машет головой, мол, нет, не вернулся. Умылся я, выхожу из туалета, а Верка вся уже при параде. Платье на ней шелковое, в пол. Волосы распущены, по плечам стекают. В ушах серьги золотые, а глаза от макияжа еще больше стали. Я, видимо, встал, как столб, оторопело, а она это заметила и улыбается, довольная.
— Все, пока! — кричит с порога и сразу за дверь, я и спросить ничего не успел.
Промаялся я весь день в догадках. Жду не дождусь, когда же вернется Вера. И вот