— Давно хотел познакомиться с вами, поручик Вулич, поскольку слышал о вашей храбрости и хладнокровии в стычках с чеченцами и прочими горцами, — сказал я, усевшись напротив и представившись еще раз, уже ему лично.
Он поднял на меня взгляд своих черных проницательных глаз и окинул спокойным взором. Холодная улыбка тронула губы уроженца Сербии, когда он произнес с едва заметным акцентом:
— А, так вы — тот самый прапорщик Печорин! Я слышал, про вас, когда был в Пятигорске. Вы там наделали много шума. Потому и судачили потом о вас на каждом углу. Ходили слухи, что вы с кем-то поссорились и даже кого-то убили на дуэли. И вам все сошло с рук. Или это был для вас лишь способ развеяться, чтобы избежать скуки?
— Развеяться иногда необходимо. Порой даже весьма вычурными способами. Особенно, если постигли неприятности с женщинами, — проговорил я.
— Ах да! Я слышал еще про вас, мол, загнали несчастного коня до смерти, преследуя какую-то красотку, — улыбнулся серб, но его улыбка вышла грустной.
— С тех пор, поручик, мое сердце разбито, — вздохнул я. И добавил:
— Но, в основном, все эти слухи про меня — лишь досужие сплетни. А о вас, например, говорят, что вы любите спорить с судьбой.
Он спросил:
— Мне кажется, что и вы, прапорщик, тоже из тех, кто верит, что судьбой все предопределено, и что человек не может судьбу обмануть, не так ли?
— Ну, не совсем, — пробормотал я.
А он сказал, улыбнувшись хищной торжествующей улыбкой:
— Тогда осторожно, прапорщик. Со мной опасно.
— Почему? — спросил я, делая вид, что не понимаю намека.
— Потому что я — человек, которому нечего терять, — ответил он.
И я улыбнулся, проговорив:
— А я — человек, которому интересны такие люди, вроде вас.
Он прищурился, словно оценивая меня, потом произнес:
— Тогда это ваше «не совсем» как понимать? Вы тоже не из тех, кто не верит в судьбу и в предопределенность случайностей? Или все-таки наоборот?
— Я верю в закономерности, — ответил я. — И в то, что у каждого поступка есть причина.
— Даже у самоубийства? — неожиданно спросил Вулич.
— Особенно у самоубийства, — кивнул я.
Так, разговаривая с Вуличем на его волне, я постепенно за несколько вечеров вошел к нему в доверие, выяснив кое-что интересное. Оказывается, полковник Красин был прав, и причина депрессивного поведения Вулича в последнее время таилась в том, что его молодая жена, оставшаяся в Пятигорске, стала изменять поручику с каким-то богатым князем. О чем сербу слали письма некие анонимы. Вот поручик и слишком уж вошел в роль фаталиста, намереваясь совершить самоубийство в ближайшее время.
Мои дни в станице тянулись в ожидании обоза с боеприпасами для крепости. Я остановился на постой в доме у одного старого урядника. Это оказался человек доброго нрава. И у него была хорошенькая дочка по имени Настя, которая строила мне глазки. Но, у меня не имелось желания отвечать взаимностью малолетке. Я сосредоточился на задании, которое дал мне полковник Красин. Потому по вечерам я регулярно бывал в доме у майора Симонова, развлекая Вулича разговорами в своих попытках ненавязчиво внушить ему все-таки мысль о том, что пытаться покончить с собой из-за какой-то глупой бабенки, слабой на передок, не имеет ни малейшего смысла. И не проще ли, в таком случае, с ней развестись?
Наконец, наступил и тот самый роковой вечер, описанный в книге у Лермонтова по запискам Печорина. Вулич сидел в углу, мрачный, с бокалом вина, окруженный полунасмешливыми, полунастороженными взглядами сослуживцев. Он только что проиграл крупную сумму в карты, и теперь в воздухе витало ожидание. Все ждали, — не станет ли серб все-таки пытаться испытывать судьбу?
Внезапно он хмыкнул, допил вино и сказал:
— Хотите увидеть, как выглядит предопределение?
Я понял, что он собирается повторить сцену с пистолетом, описанную в книге. И разочаровавшийся в жизни серб повторил все в точности. Когда он приставил дуло к виску, офицеры замерли. Кто-то ахнул. Но, я не стал останавливать Вулича, заранее зная, чем все кончится. Зная это, я даже поставил деньги на то, что поручик не застрелится. Тем не менее, я затаил дыхание. Ведь я мог уже успеть как-то повлиять на события, изменив их. Но, мои опасения пока оказались напрасными, поскольку выстрела, действительно, не последовало, и моя ставка выиграла.
Выстрелив в фуражку, висящую на деревянной стене дома, желая продемонстрировать, что пистолет был заряжен во время его фокуса, Вулич рассмеялся, но в его глазах была не радость, а что-то вроде разочарования.
— Опять не судьба свести счеты с жизнью, — сказал он мне тихо.
— Или судьба дала вам еще один шанс, — сказал я.
Он посмотрел на меня с внезапным интересом, проговорив:
— Вы странный человек, Печорин.
— Это взаимно, — улыбнулся я.
Позже, когда мы вышли на улицу, тускло освещенную отсветами сторожевых костров и лунным светом, я заметил в полумраке силуэт высокого и широкоплечего казака. Он стоял в тени дома напротив, наблюдая за нами.
— Кто это? — спросил я.
Вулич пожал плечами.
— Какой-то из станичных казаков. Кажется, Ефимычем зовут. Давно примелькался. Часто мне на глаза попадается.
Серб даже не подумал, что убийца может следить за ним. Но, я уже знал — это он. Киллер. Тот самый, кому поручено коварными англичанами убрать Вулича. Но, на этот раз рядом с Вуличем держался и я, заранее зарядив оба своих пистолета, подвешенных в кобурах к поясу. Вскоре нам на дороге попалась мертвая свинья, изрубленная шашкой, и я поднял тревогу, намереваясь не оставлять Вулича без своего внимания ни на минуту.
Когда на мои крики к месту гибели свиньи прибежали казаки, мы с ними сразу пошли к тому месту, напротив дома майора, где мы с Вуличем видели этого самого Ефимыча. Но, там его уже не было. Как выяснилось, убийца животного заперся в пустой хате на другом конце станицы. И мы двинулись туда с вооруженным отрядом. Вскоре мы подошли к хате, которую тут же окружили казаки с факелами. Окна в доме были плотно закрыты ставнями, а дверь заперта изнутри. В воздухе стояла тягучая тишина, прерываемая лишь громкими рыданиями каких-то женщин, видимо, хозяек погибшей свиньи.
— Ефимыч! Выходи!