После обеда мне приходит помочь Лера, которая давно разобралась с нашей детской и даже перестелила постельное бельё. Но как только в её ладонь впиваются плоскогубцы, самостоятельно выбравшиеся из чемоданчика с инструментами, её желание помогать тут же улетучивается, и младшая сестра исчезает из поля зрения, предпочитая заняться своими любимыми фенечками.
Только к началу вечера, когда рядом со мной стоит уже битком набитый мусорный пакет с осколками, безвозвратно испорченными вредителями вещами и всяким ненужным хламом, который я попутно выкинула, я наконец вытираю пот со лба и покидаю нашу тесную кладовку. Учитывая количество зеркал, разбитых за время этой уборки, долгие годы несчастий нам обеспечены, хоть я и надеюсь, что мы уже достаточно настрадались за последние месяцы и в этот раз провидение нас помилует. В доме стоит духота, хотя все окна распахнуты. Ольга уже начинает готовить ужин, мелко шинкуя лук и напевая себе под нос какую-то иностранную песенку. Возле неё крутится Лера, пытаясь убедить сестру начать трапезу с конфет.
Оттащив мусорный пакет к выходу из квартиры и вымыв руки, я заглядываю в спальню Анфисы. Тётя заканчивает развешивать по стенам старые фотографии нашей семьи, которые она сняла сразу же после похорон Инессы. В комнате стало намного просторнее и светлее: все фарфоровые коллекционные статуэтки заняли свободные места на полках книжных шкафов, исчезнув с тумбочки, комод и подоконник, на выброс отправился старый полинявший плед, Анфиса даже сложила по отдельным коробкам почти все вещи и одежду Инессы, убрав их под кровать. Пыль, конечно, по-прежнему на своих местах, но всё равно в спальне стало чище.
А вот дверь в комнату Димы всё ещё закрыта. Я осторожно подхожу к ней и прикладываю ухо. Практически сразу же до меня доносится басовитый и требовательный голос Аха, который, судя по всему, сидит прямо у выхода и своим грозным мяуканьем надеется обратить внимание на незавидную участь голодного узника. А ведь он там голодает совсем не один.
Забрав с кухни вазочку с любимым печеньем Димы, пакет молока и стакан, я тихонько приоткрываю дверь в его комнату. К счастью, она не заперта. Мимо белоснежной молнией сразу же проскальзывает Ах, устремляясь в сторону кухни, где Лера и Ольга встречают его с распростёртыми объятьями и с миской куриных хрящей.
Закрыв за собой дверь, я делаю пару шагов и оглядываюсь. Дима закрыл все окна, задёрнул шторы и, завернувшись в одеяло на своём угловом диване, молча лежит лицом к стене. Он даже не поворачивается ко мне, когда я вхожу.
– Дима, ты, наверное, голодный. Я тебе принесла перекусить. – Я присаживаюсь на край дивана и ставлю молоко с печеньем на журнальный столик. На мои слова не следует никакой реакции, и тогда я легко похлопываю ладонью по одеялу:
– Брат, тебе нужно что-нибудь поесть.
Дима недовольно начинает возиться и поворачивается Из-под одеяла недобро блестят его глаза:
– Не называй меня так. Я вам никакой не брат.
Вот оно, значит, как. Всё ещё обижен и зол.
– Это неправда. Ты всегда был и останешься нашим братом. Ты и сам это знаешь, – говорю я, открывая пакет и наливая молоко в стакан. – Мы почти с самых пелёнок живём вместе, вместе играем, учимся и проводим время. Или для тебя всё это уже ничего не значит?
– Я всё равно здесь чужой. Это не мой дом, вы мне не сёстры, а Анфиса мне не мать. Какая разница, сколько и с кем я провёл времени, если всё это оказалось ложью, а?
– Ты правда думаешь, что теперь что-то изменится в худшую сторону? Думаешь, Анфиса будет тебя меньше любить или мы перестанем с тобой общаться? Правда о твоём происхождении наше отношение к тебе никак не изменит. Я хочу, чтобы ты это понял.
Я протягиваю ему стакан с холодным молоком. Дима несколько долгих секунд настороженно на него смотрит, будто раздумывая, не отрава ли это, но потом всё-таки выпутывается из одеяла и берёт молоко.
– Но она же врала мне всё это время… – тихо произносит он, делая маленький глоток. – Я любил её, я верил каждому её слову, считал себя членом семьи, одним из стражей… Думал, что и во мне течёт эта особенная кровь, которая даёт право бороться со всякой нечистью и путешествовать по измерениям. Но теперь выходит, я не должен всего этого знать, не должен быть с вами и вникать в тайны семьи. Потому что вы не моя семья.
– Иногда родство душ в семье гораздо важнее родства крови. Мы все здесь как единый сплочённый организм, и без тебя мы уже не будем такой же семьёй, как были раньше… Пусть в тебе нет ни капли крови Царя, ни одного из его даров – но разве хоть раз тебе это мешало? Ты наравне с нами прыгал по другим мирам, выискивал и прогонял древоточцев, гнался за И-Скан-Дэром, этим злостным ворюгой… Даже без чутья и зова ты находил выходы из непростых ситуаций и никогда не отчаивался. Скажешь, я не права? – И я протягиваю Диме вазочку с печеньем. С задумчивым видом он берёт одну печеньку и целиком засовывает её в рот. Пока он жуёт, я продолжаю: – Анфиса ни разу не дала тебе повод усомниться в своей любви. Ты был дорог ей всегда, дорог и сейчас. Она очень переживает, что ты так замкнулся и не выходишь из комнаты.
– Она расстроена?.. – по-детски широко распахнув глаза, спрашивает брат.
– Очень. Пойми, ты член нашей семьи, и семья никогда не откажется от тебя. Но Анфиса боится, что ты отвернёшься от нас.
– Я вовсе не хочу этого…
– Тогда не замыкайся в себе. Будь с нами и дальше, будь нашим братом, как прежде. Потому мы все тебя очень любим, глупенький.
Я раскидываю руки, и Дима, у которого уже увлажнились глаза и подрагивают губы, несмело тянется ко мне и крепко обнимает. Я чувствую, что сейчас ему как никогда нужно наше тепло, хотя я и сама готова разреветься, но проявляю небывалую стойкость – как старшая сестра, его поддержка и опора.
– Я правда не лишний