– Это я, все хорошо, никто нашу квартиру не обнес.
Бабуля немного отошла, и я смогла открыть дверь до конца.
– А мне кажется, что это сделала ты. Совсем с деньгами плохо, раз пришла сюда и выносишь добро целыми пакетами? – Н-да. Похоже, я отнесу вещи в другой раз. – Заходи обратно, раз уж я тебя застала. Разговаривать будем.
– Зато ты со своими модными авоськами выглядишь так, будто ограбила какую-то промышленную теплицу. Еще не сезон, чтобы таскать с дачи такие большие сумки.
– Просто на рынок заехала, никакой мистики.
– Никакой мистики…
– А ты как докатилась до жизни такой?
– Просто соскучилась по дому родному. А раз уж решила погостить у тебя, то заодно и вещи свои перешебуршила. Вот, собиралась избавиться от того, что носить уже точно не буду.
– Гости обычно предупреждают, когда наведаются, – буркнула бабуля, пробираясь в сторону кухни.
– Я вообще думала, что ты после моего переезда замок сменишь.
– Что я тогда за бабушка была бы вообще? – Действительно! С этими словами бабуля кинула на меня взгляд через плечо, а потом начала выкладывать овощи на столешницу.
– Давай помогу. – Я вывалила картошку в раковину и принялась один за другим намывать каждый клубень. Бабушка не любит, когда дома хранится что-то грязное, поэтому у нас принято сразу мыть овощи, фрукты, зелень и корнеплоды. – А где Виталина Семеновна?
– В отпуске. Она переживала о тебе все это время. Ты бы хоть позвонила ей разок, что ли.
– У меня нет ее номера. Когда я потеряла старый телефон, то осталась и без старых контактов.
– Зачем бережно относиться к тому, что не заработано собственным трудом, верно?
Бабушка устало села на тот же стул, где неделю назад сидел Паша. Только из моего бывшего энергия буквально фонтанировала, а из нее она льется лишь тонкой струйкой.
Я домыла картофель и оставила его сушиться, а сама подсела к бабушке.
– Бабуль, ну не надо так. Я не хочу ссориться. Наоборот: пришла, потому что решила вернуть наше общение.
– Ну да, ты у нас очень решительная.
– Ну ба-а-аб!
– Да ладно-ладно квохтать. Принеси-ка мне лучше тонометр.
Я быстро сбегала в зал. Аптечка, грелки и прочие прибамбасы для здоровья до сих пор лежат в ящике над альбомом. Тонометр я нашла там же.
Оказалось, что давление у бабушки – сто шестьдесят на сто сорок.
– Что-то разница маловата…
– А раньше я была гипотоником, как ты.
– Это ты из-за моего визита так разнервничалась?
– Не льсти себе, детка. Просто еще не акклиматизировалась к нашему лету. Выпью свои таблетки – и все будет хорошо. – Даже сейчас у бабушки хватает сил на шпильки в мой адрес, но плохое самочувствие, видимо, все же сказывается, потому что делает она это максимально спокойно, без огня в голосе. – Вот кулема. Ну разумеется, из-за тебя я тоже понервничала. Свалилось же счастье на мою голову!
– Я могу уйти, не беспокойся.
– Чтобы я нервничала еще больше?
– Так ты хочешь или не хочешь, чтобы я осталась?
– Сиди уже, горе луковое. Так хоть под присмотром будешь. – Пожалуй, это самая нежная фраза, которую я только слышала от бабули. – То есть как сказать под присмотром: я тут долго торчать не собираюсь, завтра утром уже вернусь на дачу.
– А почему тогда ты привезла столько овощей?
– Чтобы ты не питалась одним мороженым! Сосед сказал, что каждый день видит тебя у киоска.
– Я никого не видела… И почему тогда ты напугалась и хотела звать на помощь?
– Милая моя, это ворам понадобилась бы помощь, если бы они наткнулись на твою бабушку. Сосед видел тебя из окна. А я в последний момент просто подумала, что старый обознался и что ты вряд ли вернешься домой по своей воле. Ты же меня ненавидишь.
– И почему бы я тогда сейчас была здесь?
– Почемучка. Что-что, а количество заданных тобою вопросов с годами не меняется. Ну а все-таки вернулась ты, вероятно, потому что у тебя проблемы с деньгами и жильем. Ты же рассталась со своим, как вы там это называете, бо-ойфрендом.
– Бабуль, уже никто так это не называет.
– «Это». Ну, с молодым человеком. От перемены слагаемых…
– Тебе Коля рассказал, что я больше не встречаюсь с Пашей?
– Дурочка. Ты сама мне рассказала об этом при прошлой нашей встрече. А из твоего Коли хоть клещами информацию вытаскивай – ничего ценного не сообщит. Да еще обязательно что-нибудь сверху набрешет, чтобы получше тебя прикрыть.
– А почему тогда он мне сказал, что сливает тебе инфу про меня?
– Да дьявол его знает, эту загадочную душу. Совестливый, видимо. Не хотел, чтобы у него с лучшим другом была недосказанность даже в мелочах.
Тоже мне, мелочи. Я проигнорировала то, что слово «друг» бабушка выделила особо, и просто продолжила разговор:
– Скажи, а как ты вообще догадалась им манипулировать?
– Потому что мозги у твоей бабушки еще, слава богу, на месте. А как мне прикажешь узнавать, что внучка, оборвавшая все контакты с семьей и бросившая престижный вуз, не стала бездомной наркоманкой или, того хуже, не принесла в подоле?
– Да уж, куда хуже!
– Мальчик-то неплохой, если с основной массой мужичья сравнивать. Я надеялась, что он не будет меня совсем уж обманывать и скажет, когда ты в беду какую попадешь.
– Между прочим, он всегда хорошо о тебе отзывается. Говорит, что ты желаешь мне добра.
– Да что ты? Очень мило с его стороны. Не зря на юриста учится: ума-то и внимания хватает, чтобы заметить то, чего до сих пор не поняла ты сама.
– Просто твое добро, оно такое… с кулаками. Не всегда очевидно, ты так любишь меня или просто хочешь прибить на месте.
– Ладно уж. Раз Николай проявил такую чуткость, то и я в ответ сослужу ему добрую службу.
Глава 29
– Ты же теперь думаешь, что он тюфяк, просил моей протекции в поступлении?
– Да я не…
– Не перебивай. О протекции меня просил не он сам, а его родители. Коленька об этом не знал. И более того… стыдно признаться, но память у меня уже не та. Я забыла связаться с вашим ректором и попросить за Колю. Он поступил сам. Ни в его баллах за ЕГЭ, ни в его поступлении на бюджет нет моей заслуги.
– Но почему же тогда…
– Они-то не знают, что я им не помогала. А я искала разные лазейки, чтобы получать о тебе новости. И после твоего фееричного ухода из университета и из нашего дома я поговорила с Колей. Он, конечно, не согласился рассказывать о тебе. Тогда я ему сообщила, что его родители просили меня замолвить за него словечко перед ректором. По сути, я не соврала. Не говорила же я ему, что и правда провела с ректором беседу о его поступлении на бюджет. Мне даже стало жалко Колю, так он устыдился родителей и себя. Но я же бабушка какая-никакая. Мне нужно было добиться своего любой ценой.
– И он до сих пор думает, что учится на бюджете благодаря тебе?!
– А ты внимательно меня слушаешь, оказывается.
– Ба, слушай, я тронута, но тебе не кажется, что с твоей стороны это было… как бы сказать, неэтично?
– Неэтично уходить из дома и жить как жена с молодым человеком, которого едва знаешь.
Мне хотелось нагрубить бабушке за то, как она поступила с Колей и как уколола меня сейчас. Может, даже накричать. Вместо этого я встала и крепко ее обняла.
В нашей семье обниматься почему-то было не принято. Бабушка могла слегка прикоснуться двумя руками к моим плечам, и это было высшим проявлением нежности. Если же нежное настроение накатывало на дедушку, то он просто говорил: «Ну, это…» А потом тормошил мне волосы.
Меня не удивило, что Коля все-таки поступил на бюджет самостоятельно. Он умничка. Я всегда это знала. И что друг не предавал меня, тоже естественно. Я могла не пропустить его слова через фильтр критического мышления, только будучи эмоционально истощенной. И даже тогда в глубине души я знала, что неоправданно груба с ним. Он просто неправильно подобрал момент для своих откровений. Да только откуда же ему было знать,