Блин, приплыли. Сейчас будет два часа права качать. Честно говоря, когда я ставил условия, что проект отбирают у Завадского и возвращают мне обратно, я совершенно забыл, что объясняться с разъярёнными артистами, которым Завадский уже наобещал роли и поездку в Югославию, придётся именно мне. Вот и первая ласточка.
— С чего вы взяли? — я попытался притвориться незнайкой и оттянуть разборки хоть на пару дней, когда я буду выспавшимся и не уставшим. Сейчас отбиваться банально сил не было.
— Списки видела, — зло ответила Марецкая и с вызовом уставилась на меня.
Я вопросительно посмотрел на неё, и она сочла нужным уточнить:
— Списки актёров, которые едут в Югославию на съемки.
— А что, уже списки составили? — брякнул я (да, я-то тех актёров, которых планирую на съемки, как то Раневскую, Зелёную, Пуговкина, сам лично в списки вносил, но откуда эти данные у Марецкой?). И я так и спросил, — а как эти списки попали вам в руки?
— Это списки на оформление документов на выезд за границу! — взорвалась Марецкая, — Бубнов! Хватит врать и изображать ромашку! Я точно знаю, что это ты всё подстроил! Меня выкинул именно ты! А главную роль должна была играть я! И я буду играть! Не тебе со свиным рылом решать, кто должен играть!
Я терпеливо ждал, пока она выпустит пар и наорётся. Народ уже начал выходить из кабинетов и идти на обед. Коллеги проходили мимо и смотрели, как она на меня орёт. Так что сегодня я опять буду самой обсуждаемой звездой Комитета. При этом я понимал, что остановить её сейчас может только локомотив в разгоне.
Но, наконец, уже и я не выдержал и тихо сказал:
— Хватит.
От удивления она запнулась и не нашлась, что ответить, только открывала беззвучно рот, словно выброшенная на берег большая рыба.
— Если вы сказали всё, то давайте до свидания. Выход вон там. А сейчас извините, у меня обед, — с этими словами я развернулся и пошел по направлению к столовой. Вдобавок ко всему разболелась голова.
В столовой было уже много народу. Как раз час пик начался. Когда я вошёл, все головы трудящихся повернулись ко мне, словно подсолнухи к солнышку.
Другой бы на моём месте, может, и смутился бы. Но, во-первых, как я уже говорил, я был всю ночь не спавши, а, во-вторых, у меня была закалка корпоративных войн двадцать первого века. Но, главное, мне было фиолетово на их любопытные взгляды. Поэтому я бесстрастно отстоял очередь, нагрузил поднос первым-вторым и компотом, и побрёл за первый попавшийся свободный столик.
Не успел я приговорить чудесный рассольник «по-ленинградски», как прямо над моей головой опять раздался знакомый голос:
— Приятного аппетита, Муля!
Я поднял взгляд и чуть не выругался — надо мной опять стояла Марецкая. Сейчас она с трагическим видом держала поднос, на котором были тарелка с винегретом, стакан компота и огромная сладкая булка.
Худеет, видимо.
Но не отвечать было бы невежливо, поэтому я ответил:
— Спасибо. Вам тоже, — и, демонстративно потеряв к ней интерес, флегматично зачерпнул очередную ложку густого кисленького рассольника.
— Можно я присяду? — не спросила, а скорее сообщила мне Марецкая, уже усевшись рядом.
Я посмотрел по сторонам — примерно треть столиков была свободна.
Марецкая явно заметила мой взгляд, но не прокомментировала никак.
Некоторое время (секунд пять) мы молча ели. Я доел рассольник и взялся за гречку с котлетой, а Марецкая вяло ковыряла винегрет.
— Муля, — наконец первой нарушила молчание она, — давайте поговорим спокойно!
Я чуть скривился. Спокойно она поговорить хочет. Даже на «вы» перешла. И это после того, как орала на коридоре и окончательно меня задолбала.
— Когда я ем — я глух и нем, — ответил я и продолжил свирепо поедать котлету.
— Ох и шуточки у тебя, Муля! — деланно рассмеялась она кокетливым смехом и вдруг резко, без перехода, сказала мурлыкающим голосом, — Муля, верни меня обратно в проект! Главную роль должна играть я!
— Главная роль там мужская, — осторожно ответил я, — зауряд-врача будет играть актёр Пуговкин. Он по типажу и манере игры лучше всего подходит.
— Я про женскую роль! — возмущённо воскликнула она, аж вилка сердито звякнула, — её должна играть я!
— Там две роли, — я бесстрастно пододвинул к себе стакан компота из сухофруктов и отхлебнул немного. Вкусно.
— Та, которая старше! — раздражённо сказала Марецкая. — Помощницу сестры милосердия будет играть Любочка Орлова. Мы уже за всё договорились. И даже немножко порепетировали.
— Замечательно, — криво усмехнулся я и вяленько поапплодировал, — вы с Любочкой обо всём договорились и сейчас решили сообщить мне. Замечательно! Молодцы!
— Ну, раз тебе Юрин проект передали, то да, — не врубилась в мой сарказм Марецкая.
— Какой Юрин проект? — сначала не понял я. — Что за Юра?
— Проект под названием «Зауряд-врач», — терпеливо, словно дебилу, пояснила мне Марецкая, — а Юра — это Юрий Александрович Завадский. Стыдно лучшего режиссёра не знать, молодой человек!
И так она меня этим выбесила, что сам не знаю, как я вместо того, чтобы не послать её лесом, на волю, в пампасы, ответил спокойно:
— Эту роль будет играть Фаина Георгиевна Раневская. А ту, что молодая — Рина Васильевна Зелёная.
Марецкая побледнела. Несколько долгих мгновений она молчала, только желваки на скулах ходили взад-вперёд. Наконец, она выпалила, зло прищурив свои красиво накрашенные глаза:
— А вы в курсе, что Раневская — еврейка?
После этого я встал, взял поднос и молча отнёс в окошко для грязной посуды. А потом вышел из столовой. Марецкая осталась за столиком одна.
Мне она больше была не интересна. Мне она и раньше была не интересна, и как актриса, и как личность. Особо ярких ролей я за ней не замечал (то, что в СССР её вовсю хвалили и пиарили, в двадцать первом веке меня, к примеру, как зрителя, оставило полностью равнодушным, в отличие от игры той же Рины Зелёной или Фаины Раневской). А как личность? Я вдруг подумал, а если бы она не стала женой Завадского, стали бы её так выделять и давать главные роли? Да и то, как она травила Фаину Георгиевну, её вообще не красило. Да, я бы мог найти и для неё какую-нибудь роль. Не главную, конечно, но вполне