Я сделал шаг в темноту, и мир сразу неуловимо изменился.
Тишина вокруг была слишком живой. Она не замирала, а шептала. Не голосами. Она давала понять: здесь кто-то есть. И этот кто-то слушает.
Я шагал медленно, стараясь не скрипеть обувью. Свет от фонаря дробился в каплях, свисающих с потолка. Начался длинный туннель. С одной стороны — кладка, уходящая вглубь земли, с другой — чуть приоткрытая старая дверь из ржавого металла.
Я толкнул её плечом и она с хрустом отворилась. Комната или пещера? Скорее что-то между. Воздух здесь вибрировал. Складывалось впечатление, что я в сердце старой скрипки, а вокруг меня звучит музыка. Жаль только, что она чересчур мрачная.
На полу — скомканные вещи. Пелёнки. Кукла без головы. Детское одеяло с вышивкой. Всё это было аккуратно сложено, словно хозяин до сих пор где-то рядом, просто отошёл на минутку и скоро вернётся.
Я сделал шаг и меня чуть не вывернуло наизнанку.
В углу были кости. Белые, как известь. Маленькие. Череп — размером с кулак. Я отвёл взгляд.
— Ты пришёл, — сказал голос.
Он был негромким, но заполнил собой всё вокруг. Низкий, царапающий, ласковый. Им говорили даже стены.
— Думаешь, ты первый?
Я развернулся, но никого не увидел.
— Ты принёс с собой нож. Ах, Исмагил! Старик знал, как заткнуть мне рот. Но ты не он. Чую, он уже не в этом мире. И теперь ты за него.
— Кука, подчинись! — громко сказал я.
Ответом мне стала глухая тишина. Даже капли перестали падать.
— Откуда ты узнал это имя? — прошипел голос.
— Само открылось. Подчинись, Кука. Я знаю и ты знаешь, что я имею право приказывать.
Тени на стенах дёрнулись.
Из темноты выступила фигура. Спутанные волосы, длинные, как мокрые водоросли. Лицо одновременно старое и детское, словно само время запуталось, как нужно считать годы жизни этого существа. Один глаз был ярко-голубым, другой — ярко-зелёным. Из уголка рта свисала нить чёрной воды.
Она остановилась в нескольких шагах, и я почувствовал — боится.
— Не называй этого имени, — прошептала она. — Оно меня связывает.
— Я не хочу с тобой ссориться. Но если ты не уйдёшь…
Она зашипела, отчего вокруг сильнее сгустился воздух. Пелёнки на полу поднялись от дуновения сквозняка из глубин Нави. Из-под пола полезли тени мокрых детских ладоней.
— Ты не понимаешь. Я не злая! — воскликнула она. — Я просто хочу вернуть их всех! Себя! Свой дом! Пусть они снова смеются…
— Ты похищаешь детей.
— Я их спасаю! — она вскинула руки и комната задрожала. — Ты знаешь, каково это — быть матерью, но не помнить лица ребёнка? — продолжила она. — Когда память, как муть, как дно, когда всё хорошее утонуло и осталась только боль?
Я сжал нож. Он вспыхнул синим.
— Я не враг тебе, Кука. Но я не позволю тебе забирать других.
Она молчала какое-то время. Затем опустила руки. Медленно.
— Уходи, — сказала она. — Уходи, пока я не передумала.
Я сделал шаг назад. Потом ещё один. Её глаза не отрывались от ножа.
— Возьми это, — шепнула она и бросила мне что-то.
Я поймал. Маленький свернувшийся моток волос, переплетённый нитью.
— Что это?
— След. Если ты решишь идти дальше, он поможет.
Я кивнул. Назад шёл не оборачиваясь. Понимал, что иначе могу не выйти отсюда никогда. Снаружи пахло водорослями и мокрой землёй, но воздух был легче. Постоял неподвижно с минуту, сосредоточившись на дыхании. Дышал глубоко и медленно, слушал, как капли срываются с потолка и исчезают в тишине. Пульс успокаивался. Всё вокруг казалось слишком обычным, чтобы быть настоящим.
Назад ехал в тишине, даже радио не стал включать. Уж слишком громкой казалась мне эта тишина. В голове бродили мысли о Кикиморе, той, которую теперь я не могу называть иначе как по имени. Кука.
Ведь имя —это ключ, которым я отпер себе не просто дорогу к ней, а прямой проход в её безумие.
Моток волос в кармане грелся, впитывая моё тепло. А может отдавая мне своё? Я не был уверен, что хочу знать.
Когда добрался до дома, было почти десять вечера. Подъезд пах знакомой сыростью, пылью и, на удивление, спокойствием. От Насти пришло несколько сообщений, но я был не в силах отвечать. Просто сбросил куртку, зажёг торшер и уставился в зеркало.
В отражении — я. Только кажусь себе немного чужим.
— Ты выглядишь как человек, который пытался договориться с чудовищем, — раздался голос Шелеста. Я даже не вздрогнул — его сарказм был уже привычным.
— А может, именно я был сегодня чудовищем, — ответил своему внутреннему приятелю и потёр виски.
Шелест тихо хмыкнул.— Не бойся, она испугалась тебя больше, чем ты её. А это уже кое-что. Но дальше будет хуже. Ты же знаешь?
Я кивнул.— Она дала мне след.
— Ах да, — голос сделался шёлковым. — Великая и ужасная нить волос! Символ доверия или попытка сбить с пути — вот в чём вопрос. Ты доверяешь ей?
— Нет.
— Мудро.Он замолчал. Минут на десять.
Я пошёл в ванную. Помыл руки. Уставился на воду в раковине.
Поверхность дрогнула. Нет, не от крана. От меня. Я отдёрнул руки. Сердце понимающе стукнуло. Сила. Она уже рядом. Она ищет путь.
Я вернулся в комнату. Достал костяной нож деда. Положил рядом с мотком волос. Потом вынул тетрадь Исмагила и начал читать.
Буквы плыли. Глаза слезились. Но в одном абзаце я вдруг споткнулся.«Имя — не просто звук. Оно — весть. Истинное имя духа даёт власть, но требует отзыва».
— Люблю наблюдать за людьми, — фыркнул Шелест в голове. — Но, знаешь, читать ваши каракули не входит в моё хобби. Так что озвучивай, если хочешь, чтобы я понимал, о чём ты.
Я перечитал последнюю строчку вслух.
— И что это значит?
— Что если ты назовёшь её по имени — она прислушается, — сказал Шелест. — Дважды — отзовётся. А если назовёшь трижды — придёт.
— Это о Кикиморе?
— Это о любой сущности.
— И у Казытки есть имя?
— У Лоскотухи? Конечно, есть, — сказал он. — И ты его