Лука Лукич. Имею честь…
Жена Луки Лукича (бежит вперед). Поздравляю вас, Анна Андреевна!
Целуются.
А я так, право, обрадовалась; говорят мне: «Анна Андреевна выдает дочку». «Ах, боже мой!» – думаю себе, и так обрадовалась, что говорю мужу: «Послушай, Луканчик: вот какое счастие Анне Андреевне!» «Ну, – думаю себе, – слава богу», и говорю ему: «Я так восхищена, что сгораю нетерпением изъявить лично Анне Андреевне…» «Ах, боже мой, – думаю себе, – Анна Андреевна именно ожидала хорошей партии для своей дочери, а вот теперь такая судьба: именно так сделалось, как она хотела», – и так, право, обрадовалась, что не могла говорить. Плачу, плачу, вот просто рыдаю. Уже Лука Лукич говорит: «Отчего ты, Настинька, рыдаешь?» – «Луканчик, говорю, я и сама не знаю, слезы так вот рекой и льются».
Городничий. Покорнейше прошу садиться, господа. Эй, Мишка, принеси сюда побольше стульев.
Гости садятся.
Явление VII
Те же, частный пристав и квартальные.
Частный пристав. Имею честь поздравить вас, Ваше Высокоблагородие, и пожелать благоденствия на многие лета.
Городничий. Спасибо, спасибо. Прошу садиться, господа!
Гости усаживаются.
Аммос Федорович. Но скажите, пожалуста, Антон Антонович, каким образом все это началось: постепенный ход всего дела.
Городничий. Ход дела чрезвычайный: изволил собственнолично сделать предложение.
Анна Андреевна. Очень почтительным и самым тонким образом. Все чрезвычайно хорошо говорил; говорит: «Я, Анна Андреевна, из одного только уважения к вашим достоинствам». И такой прекрасной, воспитанной человек, самых благороднейших правил. «Мне, верите ли, Анна Андреевна, мне жизнь копейка; я только потому, что уважаю ваши редкие качества».
Марья Антоновна. Ах, маминька! ведь это он мне говорил.
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался слов… и когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», – он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна! не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертью окончу жизнь свою».
Марья Антоновна. Право, маминька, он обо мне это говорил.
Анна Андреевна. Да, конечно… и об тебе было, я ничего этого не отвергаю.
Городничий. И так даже напугал; говорил, что застрелится. «Застрелюсь, застрелюсь», – говорит.
Многие из гостей. Скажите пожалуйста.
Аммос Федорович. Экая штука!
Лука Лукич. Вот подлинно, судьба уж так вела.
Артемий Филиппович. Не судьба, батюшка, судьба индейка, заслуги привели к тому. (В сторону.) Этакой свинье лезет всегда в рот счастье.
Аммос Федорович. Я, пожалуй, Антон Антонович, продам вам того кобелька, которого торговали.
Городничий. Нет: мне теперь не до кобельков.
Аммос Федорович. Ну, не хотите, на другой собаке сойдемся.
Жена Коробкина. Ах, как, Анна Андреевна, я рада вашему счастию! вы не можете себе представить.
Коробкин. Где ж теперь, позвольте узнать, находится именитый гость? я слышал, что он уехал зачем-то.
Городничий. Да, он отправился на один день по весьма важному делу.
Анна Андреевна. К своему дяде, чтоб испросить благословения.
Городничий. Испросить благословения; но завтра же… (Чихает.)
Поздравления сливаются в один гул.
Много благодарен! но завтра же и назад… (Чихает.)
Поздравительный гул. Слышнее других голоса:
Частного пристава. Здравия желаем, Ваше Высокоблагородие!
Бобчинского. Сто лет и куль червонцев!
Добчинского. Продли боже на сорок сороков!
Артемия Филипповича. Чтоб ты пропал!
Жены Коробкина. Черт тебя побери!
Городничий. Покорнейше благодарю! И вам того ж желаю!
Анна Андреевна. Мы теперь в Петербурге намерены жить. А здесь, признаюсь, такой воздух… деревенский уж слишком!.. признаюсь, большая неприятность… Вот и муж мой. Он там получит генеральский чин.
Городничий. Да, признаюсь, господа, я, черт возьми, очень хочу быть генералом.
Лука Лукич. И дай бог получить.
Растаковский. От человека невозможно; а от Бога все возможно.
Аммос Федорович. Большому кораблю большое плаванье.
Артемий Филиппович. По заслугам и честь.
Аммос Федорович (в сторону). Вот выкинет штуку, когда в самом деле сделается генералом! Вот уж кому пристало генеральство, как корове седло! Ну, брат, нет, до этого еще далека песня. Тут и почище тебя есть, а до сих пор еще не генералы.
Артемий Филиппович (в сторону). Эка, черт возьми, уж и в генералы лезет. Чего доброго, может, и будет генералом. Ведь у него важности, лукавой не взял бы его, довольно. (Обращаясь к нему.) Тогда, Антон Антонович, и нас не позабудьте.
Аммос Федорович. И если что случится: например, какая-нибудь надобность по делам, не оставьте покровительством!
Коробкин. В следующем году повезу сынка в столицу на пользу государства, так сделайте милость, окажите ему вашу протекцию, заступите сиротке место отца.
Городничий. Я готов с своей стороны, готов стараться.
Анна Андреевна. Ты, Антоша, всегда готов обещать. Во-первых, тебе не будет времени думать об этом. И как можно, и с какой стати себя обременять этакими обещаниями?
Городничий. Почему ж, душа моя: иногда можно.
Анна Андреевна. Можно, конечно, да ведь не всякой же мелузге оказывать покровительство.
Жена Коробкина. Вы слышали, как она трактует нас?
Гостья. Что ж, она такова всегда была; посади мужика за стол, он и под свято лезет…
Явление VIII
Те же и почтмейстер впопыхах и с распечатанным письмом в руке.
Почтмейстер. Живительное дело, господа! Чиновник, которого мы приняли за ревизора, был не ревизор.
Все. Как не ревизор?
Почтмейстер. Совсем не ревизор. Я узнал это из письма.
Городничий. Что вы? что вы? из какого письма?
Почтмейстер. Да из собственного его письма. Приносят ко мне на почту письмо. Взглянул на адрес, вижу: «в Почтамтскую улицу». Я так и обомлел. «Ну, – думаю себе, – верно, нашел беспорядки по почтовой части и уведомляет начальство», – взял да и распечатал.
Городничий. Как же вы?..
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, – но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу, слышу, что не могу, тянет, так вот и тянет. В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай, пропадешь, как курица», а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай! распечатай!» И как придавил сургуч – по жилам огонь, а распечатал – мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Городничий. Да как же вы осмелились распечатать письмо такой уполномоченной особы?
Почтмейстер. В том-то и штука, что он и не уполномоченный, и не особа!
Городничий. Что ж он, по-вашему, такое?
Почтмейстер. Ни се