Утро выдалось хмурым, небо затянули свинцовые тучи, и пошёл мелкий противный дождь. Причин радоваться хорошим событиям и так не имелось, а с утра и вовсе настроение испортилось.
Я задумался о происходящих событиях. За какую свободу боролись анархисты, мне лично было неясно, свободу от чего, от власти? А что взамен, какие коврижки? Чугунные? А вот власть боролась за государство, возможно, оно и не всем нравилось, возможно, было и не свободное, но оно сформировалось за тысячу лет, эволюционировало и работало на благо людей, а не во вред им. А любой эксперимент нового государства, и это аксиома, начинается с ухудшения жизни всех, без исключения, слоёв населения, кроме тех, кто, собственно, и приходит к власти, но их немного, этих социальных паразитов.
— О чём задумался, Федя? — перебил мои мысли Пётр.
— Да так, вспомнил кое-что, Петя.
— Не Лизу, случайно?
— Да, и её тоже, надобно посетить музыкальную школу, где она учится, вдруг там что-то станет о ней известно, да и с самой школой неясно, что случилось.
— А что с ней может случиться? Занятия остановили на время беспорядков, все учащиеся по домам сидят, там же одни девчонки, кто их отправит учиться сейчас? Да и что тебе эта Лиза?
— Не знаю, как-то всё с ней сумбурно получилось, мне кажется, что я ей нравлюсь.
— Когда кажется, креститься надо, Федя. Мало ли, что ты себе навыдумывал, девицы они сразу намёки дают, пусть и не явные, но всё же. Она тебе намёк какой-нибудь давала?
— Нет, разве что приходила ко мне в госпиталь, передавала пирожки.
— Ага, значит, хозяйкой себя показывала.
— Не знаю, что она показывала, но пирожки оказались вкусными, я их все с удовольствием съел.
— Ясно, а далеко это музыкальное училище?
— Да нам по пути.
— Тогда почему бы и нет, можем и зайти.
Я кивнул, и мы стали собираться.
Глава 17
Синегреевы
Утро хоть и ничем нас порадовать не смогло и зарядило дождичком, но всё же это было утро, а не ночь. Район, в котором жила сестра Петра, действительно оказался довольно спокойным. Здесь проживали люди обеспеченные, в основном интеллигенция и богатые мещане.
Революционные настроения здесь если и имелись, то на уровне больше потрепаться языком, чем идти на баррикады, здравый смысл у большинства здесь проживающих, всё же, присутствовал. Без труда миновав улицы этого района, нагруженные сумками с продуктами, мы повернули в сторону музыкального училища.
Редкие прохожие старались как можно быстрее преодолеть открытое пространство, женщины на улицах почти не попадались, а если и спешили по своим делам, то только в сопровождении мужчин. Девиц любого возраста и вовсе не наблюдалось, одни лишь вездесущие мальчишки самых разных возрастов шныряли по улицам, да разносчики газет, выкрикивая последние новости, бегали беспрепятственно, ничего не боясь.
В воздухе отчётливо пахло дымом и пороховой гарью, как будто мы находились не в столице нашей империи, а в зоне боевых действий. А может, так оно, в сущности, и было? И словно в подтверждение наших размышлений где-то впереди и справа началась ожесточённая перестрелка.
Захлестали частые револьверные выстрелы, затрещали сухими, гулкими раскатами трёхлинейные винтовки, им вторили винтовки с каким-то новым звуком, видимо, не нашего производства. Басовито и словно захлёбываясь собственными очередями, зататакал станковый пулемёт, ему ответили два ручных. Бухнули три взрыва гранат, и перестрелка также быстро закончилась, как и началась. Мы переглянулись и отошли к высокому двухметровому железному забору, огораживающему какое-то административное здание.
— Ну и дела, против пулемёта трудно что-то противопоставить, даже имея дар.
— Трудно, но можно, — уклонился я от спора, — если ты совсем один, либо наоборот, с тобой много других людей, что отвлекут огонь на себя, да и оружие нужно соответствующее. С одним пистолетом особо не навоюешь, здесь что-то посерьёзнее нужно.
— Согласен, а у нас и нет ничего.
Немного постояв, мы отправились дальше, и примерно через полчаса оказались перед воротами музыкальной школы. В данный момент она пустовала, как мы и предполагали, а буквально в следующем проулке от неё анархисты устроили баррикаду, больше похожую на засаду. Правда, дойти до неё мы не успели, нас перехватили гораздо раньше
— Эй, вы кто такие? — окликнули нас солдаты, что неожиданно вывернули из-за угла во главе с гвардейским поручиком.
— Мы студенты, идём к себе, а в музыкальном училище у нас подруга училась, вот решили посмотреть, здесь она или нет, а то мало ли что могло случиться.
— Давайте-ка документы ваши сначала посмотрим, а потом и поговорим, — сказал поручик.
Документы у нас при себе имелись, забрав их, поручик внимательно просмотрел и отдал обратно.
— Не ходили бы вы здесь, сидите дома.
— Нам сестру Петра нужно было проведать, вот и пошли, а сейчас всё равно в академию возвращаться. А с музыкальным училищем что?
— Не учатся там, закрыто оно, находится под охраной, так что, не лезьте, а то перепутают вас с анархистами и пулю влепят. У вас оружие есть?
— Есть, револьвер у каждого.
— Смотрите, первыми не применяйте, а то, опять же, перепутают вас, одни с анархистами, другие с полицейскими агентами или жандармами, и всё. Дойдёте до общежития и не высовывайте из него носа, а то отстрелят. Дело серьёзное пошло, много анархистов оказалось, но ничего, одолеем супостатов.
— Так мы бывалые, у меня и орден Анны четвёртой степени имеется «За храбрость».
— Ты, студент, ври, да не завирайся, иди уже, вояка.
Я хотел было вспылить, но Пётр бросил на меня столь красноречивый взгляд, что я осёкся и, кипя от гнева, взял сумку, и мы пошли прочь, провожаемые взглядами поручика и его солдат.
— Ты слышал, как они смеяться стали?
— Слышал, но они не смеялись, а просто не верят. А ты сам бы поверил на месте поручика?
— Поверил! — вспылил я, лукавя перед самим собой.
— Не поверил бы, не кипятись, твой гнев для других пригодится, нам ещё до академии добраться нужно, желательно целыми и невредимыми.
— Доберёмся, буркнул я в ответ, — и